Лев Дуров - Байки на бис

– Ну, вы что, сволочи!.. Не могли предупредить? У меня ведь новый костюм – японский! Вот смотри: пробил штанину и ушиб локоть.

Все это происходило на третьем этаже. И когда мы посмотрели, откуда и куда Щегула упал, нашему удивлению не было конца: он упал на груду битого кирпича со строительным мусором. И хоть бы хны! Только ушиб локоть и пробил штанину. Мы тут же забыли о новоселье и стали пить за здоровье нашего героя – Щегулы.

Вот вам и новоселье…

Еще одна история, связанная с новостройкой, о которой в свое время знала вся Москва.

Другой мой приятель тоже получил новую квартиру. Пригласил гостей на новоселье, и один гость оперся о стену. А стена стала падать на улицу. Гость успел вовремя отскочить, а мы увидели, что в стене нет целого блока. При строительстве, когда устанавливали эти бетонные плиты, блок только прихватили сваркой, но забыли потом как следует приварить. Если кто не верит в эту историю, может убедиться в ее правдивости сам. Это в Марьиной Роще. Там стоит дом, у которого на торцевой стене видны остатки восьми (!) балконов. Когда-то там действительно были нормальные балконы – на глухой торцевой стене!!!

Фотографии этого чудо-строительства были опубликованы не только в «Крокодиле», но и на страницах ведомственных журналов под рубрикой «Что бы это значило?» Иностранцы не верили фотографиям и приезжали своими глазами посмотреть на такое чудо. В самом деле, убеждались они, – на глухой торцевой стене восемь балконов. Естественно, без выхода на них. А откуда выходить-то?

И тогда иностранцы окончательно уверовали в существование странной и загадочной русской души.

Замечательные истории связаны с Шукшиным. Его однажды чуть не застрелил конвоир. А фильм, по-моему, назывался «Остров счастливый».

Посреди острова, на котором мы снимались, был маленький лагерь. Там держат преступников в кандалах и полосатых костюмах с оранжевыми кругами. Если побег, то легче целиться. Там мальчик снимался в картине. Отец у него был как раз в этой зоне, а мать – алкашиха. И чтобы как-то поддержать мальчика, Макарыч взялся его снимать. Мальчику платили какую-то денежку, мы ему шмотки все купили.

Однажды мы были на берегу, подошел катер с «полосатыми», цепями гремят. Вдруг мальчик закричал: «Папа! Папа!» – и побежал. Папа тронулся навстречу, а конвоир: «Назад! Стрелять буду!» Выскакивает Макарыч: «Ты что, с ума сошел! Ребенок с отцом встретился. Тебе что, жалко? Пускай они обнимутся». А конвоир кричит: «Назад! Стрелять буду!» – и передернул затвор. И я тогда понял, что он действительно выстрелит. Я на Макарыча прыгнул, еще кто-то, мы его завалили. Мат жуткий. Мальчик рыдает. Макарыч лежит в чудовищном состоянии, зубами скрипит: «Ну что же за люди? Ну что же за падлы такие? Не дать ребенку с отцом повидаться?»

Помню такой эпизод: едем мы с Шукшиным в «рафике» со студии Горького. Он молчит тяжело, смотрит в пол. И как-то все притихли… А он бросил шапку об пол и зашипел: «Вот пусть он только на меня крикнет – я ему крикну». А потом, оказалось, такая штука: он ехал к министру кинематографии разговаривать по поводу «Степана Разина». А у чиновника всегда сидит свидетель – чтобы подтвердить слова в случае чего. Так что финал этого разговора через полчаса был известен всей Москве. Вот они поговорили, и министр сказал: «В конце концов я начальник, мне и решать». Шукшин тогда спросил: «Скажи, пожалуйста, во сколько у тебя заканчивается рабочий день?» Тот ответил – в 17 часов. «Так вот, – продолжил Шукшин, – посмотри на часы – 17 часов одна минута». После этого Макарыч говорил с чиновником, так сказать, на исконном русском. Тяжело ему было терпеть эту глупую цензуру.

Работа в «Калине красной» для меня – не просто эпизод. Макарыч однажды попросил меня отвезти в Москву отснятый материал. Сказал, что в Министерстве кинематографии транспорт дадут. Оказалось – все вранье. И я стоял с километрами ценнейшей пленки и не знал, что делать. На поезд не было ни одного билета. Я подошел к кассе и говорю: «Мы здесь снимаем картину «Калина красная», режиссер Василий Шукшин». Услышав эту фамилию, договорить мне не дали, закричали: «Шукшин! Давайте-давайте!». Тут же сбежались люди, моментально погрузили все на тележки, отвезли к вагонам…

Оказалось, железнодорожники гораздо душевнее относились к Макарычу, чем те, кто отвечал за кино.