Феликс Кривин - Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола

Тридцать лет заключения Николая Морозова — это горы не только прочитанных, но и написанных им томов: по математике, физике, химии, астрономии, лётному делу, истории, это стихи, это четыре тома воспоминаний…

Для кого-то много — для Морозова мало. Едва выйдя на волю после двадцатипятилетнего заключения в Шлиссельбургской крепости, он пишет «Звездные песни», за которые попадает в Двинскую крепость.

Он теоретически предсказал существование инертных газов, выдвинул идею о сложном строении атома, о синтезе элементов и использовании внутриатомной энергии… По представлению Менделеева, за труд «Периодические системы строения вещества» Морозову без защиты была присуждена степень доктора наук. О нем это было сказано точно: не доктор НАУКИ, а доктор МНОГИХ НАУК.

Для кого-то много — для Морозова мало. Он пишет «Начала векторной алгебры», «Принцип относительности и абсолютное», книгу «Вселенная»… В память о нем малая планета № 1210 названа Морозовией…

Выпускник Шлиссельбургской крепости не оправдал надежд своего «университета». Он стал доктором многих наук, среди которых, однако, не было науки подавления человека.

Для кого-то много — для Морозова мало. Он, конечно, не мог остаться в стороне от борьбы за реформу русской орфографии. Он пишет язвительную статью, в которой отвечает противникам реформы, не знающим, как по новой орфографии отличать мир — вселенную от мира с немцами: «…а как же вы отличаете свою голову от лошадиной, когда обе пишутся совершенно одинаково?»

Если человек, просидевший тридцать лет в разных крепостях, не считает орфографию мелочью, значит, она действительно не мелочь.

Если человек, изучивший в тюрьме почти все европейские языки, не утратил интереса к русской орфографии, значит, она действительно представляет интерес.

И если он считает, что реформы требует жизнь, то кому же это и знать, как не ему, дожившему до 92-х лет, вперекор чахотке, цинге, тюрьме, трем войнам и другим помехам?

Он умер в 1946 году, спустя год после Победы. Раньше он не мог умереть. Такие люди, как он, умирают только после победы…

Академик Соболевский, ученик Фортунатова, отличался и от своего учителя, и от Шахматова, своего, так сказать, соученика (поскольку и Шахматов был учеником Фортунатова). Соболевский не понимал, как эти академики могут запросто общаться с неакадемиками, вести с ними разговоры на равных, хотя о каком равенстве может идти речь, когда один академик, а другой не академик?

Талантливый ученый, крупнейший знаток истории русского языка Алексей Иванович Соболевский имел свои слабости, которые порой одерживали победу над его силой. Придя на заседание комиссии по реформе русской орфографии и увидев, как Фортунатов и Шахматов запросто беседуют с преподавателями русского языка средних учебных заведений, Соболевский тут же покинул заседание. Об этом вспоминает бывший на этом покинутом заседании современник Соболевского В. И. Чернышев, в то время преподаватель училища, а впоследствии крупный ученый.

Отношения между предками и потомками просты, наиболее сложны отношения между современниками. В сущности, современники — это земляки, только во времени, а не в пространстве. Это близкие люди, и между ними ведутся ближние бои, обычно самые жестокие. И чем ближе люди, тем труднее между ними бои…

Прошлое — как черно-белое кино: в нем обычно всего два цвета. А современность многоцветна, в ней бесчисленное количество цветов, а потому больше возможных противоречий.

Противоречия — главная примета жизни. «А что он не в полном разуме, в том я свидетельствуюсь сочиненною им… грамматикою». Это сказано о грамматике Ломоносова. Крепко сказано, но не нужно негодовать. Это сказал живой человек, в котором, по его собственному выражению, «пылали и пылают страсти». Это сказал Александр Петрович Сумароков.

Сейчас они все расставлены по пьедесталам, а в то время ходили по земле. А на земле выражаются не так, как на пьедесталах. Они были современниками.

Это уже Ломоносов — о третьем современнике, Тредиаковском.

Резко, даже грубо, но если учесть пылание страстей, которые пылают не зря, а во славу родной российской словесности… Тогда многое можно понять. И сколько бы мы ни становились на сторону Ломоносова против Сумарокова или на сторону Сумарокова против Тредиаковского, нам никогда не приблизиться к ним настолько, насколько они были близки между собой, несмотря на свою вражду… Таково преимущество современников.