Андрей Шторм: Как я стал американцем

— Сегодня днем матрос Иван Тайстра обнаружил взрывпакет, — командир роты офицер Чесноков пристально вглядывался в лица матросов, — для чего он это сделал, установит следствие… как к штабу попал взрывпакет — тоже… Но факт остается фактом: в загрузочной емкости взрывпакета оказалось дерьмо. Произошел несанкционированный командованием части взрыв. В результате все левое крыло здания штаба покрыто тонким слоем говна вплоть до окон второго этажа. Исключение составляет лишь то место, где стоял военнослужащий Тайстра. В этом месте на стене остался трафарет, который запечатлел позу данного матроса на момент взрыва… Сейчас Тайстра находится в больнице… ему оказывают медицинскую помощь по удалению дерьма из ушей… Просьба ко всем: если Вы обнаружите какой-либо предмет, будь-то даже урна или пьяный мичман Рябоконь, не трогайте! Не дай бог, взорвется, как я в глаза Вашим мамкам смотреть буду? Скажут, отдавали на службу здорового хлопца, а получили лысого и в говне…

Мы стояли в белой парадной форме на плацу напротив трибуны, напоминающей Мавзолей в миниатюре (мы долго гадали и решили, что видимо здесь похоронен труп юного Ленина). С противоположной стороны, за нашими спинами толпились родственники — все те, кто приехал посмотреть, как мы принимаем Присягу. Нас вызывали по-очереди, каждый четким строевым шагом подходил к трибуне и глядя в глаза командиру части и начальнику полит. отдела скороговоркой произносил текст присяги, смысл которой сводился к одному: "ежели я нарушу, то нехай меня посадят"… Старшина Козлов громко назвал фамилию очередного курсанта и сразу как-то внутренне напрягся: — Матрос Вячеслав Гольдварг! Славик Гольдварг, махая руками как метроном и совершенно не контролируя с испугу перемещение своих ног, по широкой дуге подошел к трибуне и начал: — … Ммм… Э-э-э… Пегед гицом свогих товагищей… Мммм… Клянусь! — и этим ограничился, от волнения что на него смотрит несколько сотен человек его заклинило. — Вы готовы до последней капли крови сражаться за Родину? — начальник полит. отдела спросил проникновенно в микрофон. — У-у-у… — проблеял Славик… — Родина у него не здесь, — неожиданно громко прошептал Ваня Тайстра, злой на Славика Гольдварга за вчерашний инцендент с одеколоном (Вчера Славик Гольдварг наконец-то получил по почте документы о том, что он страдает мочекаменной болезнью, и отнес их в санчасть. Ему предложили сдать повторные анализы, но тары для мочи не было — да и откуда ей взяться, если у нас почти не было личных вещей? Не нести же анализы в котелке? Поэтому Славик выпросил у меня флакон с остатками одеколона, тщательно вымыл его, наполнил мочой и поставил в умывальнике… Каково же было его удивление, когда он увидел Ваньку, который побрившись, тщательно втирал сей "одеколон" в свою физиономию)… — Родина у него в Тель-Авиве… — Тайстра, молчать! — оборвал Ваньку старшина Козлов… — Hу, шо, сынку? Ты готов послужить своей стране? — микрофон взял командир части капитан первого ранга Бакши, — ну кивни головой… Во! Мо-ло-дец!.. Козлов, давай следующего из своей группы… — Козлов, давай следующего из группы козлов, — прошептал я себе под нос. Стоявший рядом Николай покраснел от натуги чтобы не заржать в полный голос.

После принятия присяги был праздничный обед — нам выдали кроме двойной порции варенного сала еще и по десятку карамелек на брата — слипшихся от жары в противный шерстной комок — с волосами от мешка, в котором их хранили. Затем всех, к кому приехали родители, отпустили в увольнение до завтра. Моя жена не приехала — у нее были каникулы, которые она решила "посвятить стройотряду". Поэтому я пошел в казарму. Открывая дверь в пустое помещение, услышал стихи Блока… Это был старшина Козлов. Уютно расположившись в койке, он декламировал с закрытыми глазами еще несколько минут, пока не почувствовал постороннее присутствие. Резко вскочив с койки, Козлов улыбнулся и сказал: — Все Андрей, отслужил я свое… Завтра домой… А ты веселый парень. Но все же будь аккуратнее, все письма читает военный цензор, ты ее видел — баба из особого отдела… Так вот, говорят, она чуть лужу не напустила от смеха, когда прочитала твое письмо про старшину роты мичмана Пересадова.

Старшина роты мичман Пересадов был тем стихийным бедствием, на которое никто не обижался. Ведь не будешь же обижатьс на снег зимой и жаркое солнце летом. Так и с Пересадовым: он очень любил зтаиться в кустах возле матросской курилки и ждать, когда кто-нибудь из матросов назовет кого-нибудь просто по имени — вроде: "Петька, дай сигарету…". Это уже был криминал — назвать друг друга разрешалось только по званию и фамилии, типа: "Матрос Пупкин! Дайте прикурить!" Это было бы смешно, если бы не наказания — за обращение по имени, за разговоры на своем родном языке (отличном от русского, к примеру — на украинском) можно было схлопотать до 10 дней ареста… И вот пришел час расплаты: мы сидели в курилке втроем: я, Николай и Славик Гольдварг. Славик нам рассказывал, что он "за службу всей душой, но он ведь почками больной. К тому же он кривой, хромой, ну и с пробитой головой…". Вдруг из кустов, широко неся свою красную как у перезревшего гурона морду, выскочил мичман Пересадов: — А-а-а! Это Вы-ы-ы-ы! Вот что, чтобы я Вас не наказывал за то, что Вы не успели встать, когда я сюда тихо подошел, предлагаю Вам поработать на благо Родины. Ну как, согласны? — тон старшины роты возможности отказа не предусматривал. "Работой на благо Родины" оказалась погрузка огромного чурбака, когда-то служившего для рубки мяса, в мотоциклетную коляску. Сам Пересадов умелся куда-то по своим делам, дав нам на погузку 10 минут. — Бля!!! Утомила эта скотина, — сказал Коля после погрузки чурбака в колсяску. — Слушай, а странная конструкци… Полет инженерной мысли, достойной академика Патона! — высказался Славик, разглядывая гибрид из мотоколяски и мотороллера, — … а вот если открутить эти шурупы, то коляска должна отделиться как ступень у ракеты…