Андрей Шторм: Как я стал американцем - 2

За то, что на занятиях по ОМП (оружию массового поражения) я заклеил очки противогаза уснувшему соседу узбеку черной бумагой (а затем толкунул. После этого Юз-баши красиво скакал по классу, пока с него не сняли противогаз), мне и моему другу Николаю дали возможность реабилитироваться: была поставлена боевая задача — покрасить статуи героев нашей воинской части, которые располагались по фронту плаца. К выполнению боевой задачи мы приступили рано утром — баталер выделил нам из своей каптерки ведро краски "под гранит" и две кисточки. Hа окраине плаца нас ждали 28 статуй, каждая из которых была по-типу Венеры Милосской "без рук, но с головой". От древнегречесского зодчества этих гипсовых балванов отличало наличие фуражки, каски или пилотки на голове. Следы прошлогодней побелки давно были опорочены грязными крымскими дождями и различными птахами, и покрасить их "под гранит" была хорошая идея, так как от многочисленных побелок каждая статуя давно утратила индивидуальность и напоминала изображение Хо-Ши-Мина в камне… ободрав несколько слоев штукатурки (этакого макияжа по-армейски), мы загрустили — работа показалась малоинтересной. Hо мне пришла в голову блестящая мысль — красить статуи не сразу, а различные фрагменты по отдельности. Буквально через час мы имели статуи 28 негров — в белых кителях, белых фуражках, с черными лицами, белыми ушами и носами. Вот тут-то краска и закончилась. Мы пошли в каптерку, но на ее двери обнаружили огромный амбарный замок — баталер мичман Ваня Рябоконь уехал в город "за снабжением" и будет только после обеда. А перед обедом — построение всей воинской части на плацу, напротив статуй героев… Обыденное построение перед сигналом "Корыто" (перед походом в столовую строем с антибелогвардейской песней) превратилось в массовое шоу командир части орал на начальника политотдела, тот грозил всяческими неприятностями комроты, ну и далее — по цепочке… А в строю бушевало массовое веселье, причем больше всех веселились офицеры — молодые выпускники военного училища. Нас заставили писать письменные объяснительные, дабы подшить куда-то там в личные дела. И еще нас наказали — меня заставили перекрашивать статуи в зеленый (!) защитный цвет (видимо, чтобы их не засекли РИСЗ американские спутники-шпионы с орбиты), а кореша посадили на губу на 10 суток. Уместно добавить, что зеленая краска вскоре выгорела под знойным южным солнцем, и статуи стали голубого цвета.

У людей в разное время суток меняется не только точка зрения по разным вопросам, но и вообще изменяется само зрение… Конечно, это открытие не принадлежит мне, и совершено оно гораздо ранее хирургом Павловым, который в Винице ещё в прошлом веке кидался на собак с ножом (ставил опыты, одним словом). ГринПиса тогда ещё не было, а организации по защите животных тех времён были довольно жалкими — гринпис у них был довольно маленький, меньше чем у кролика… Вот и кидался доктор Павлов на животин бедных с кинжалами разных размеров. Так получилось, что сей широко известный образованной публике факт, я выяснил для себя опытным путем. И было это так: После того, как я имел честь уснуть на полит. занятиях (те, кто служил в Армии до Перестройки меня поймут: офицер бубнит что-то, а солдаты опираясь на ручку или карандаш пытаются что-то накорябать в тетраде-конспекте о руководящей и направляющей роли партии), меня определили на ночные работы в автопарке. (По уставу наряды на работу были не положены, тем более ночные — но это было лучше чем мыть гальюн или чистить плац зубной щёткой). С техникой я знаком с детства — не то, что те двое узбеков, которые работали в автопарке до меня — они умудрились покрасить бронемашину вместе с фарами, залить краской смотровые триплексы, но главное — бронемашина стала несколько больше в объёме из-за вылитых на неё 3-х вёдер краски. Что взять с узбеков? Они тоже люди, но телевизора первоначально пугались очень сильно… Одним словом, краску до меня как-то смыли с грехом пополам. Мне предстояло при дежурном освещении в ангаре только обезжирить корпус и покрасить бронемашину заново. Всего-то часов пять работы, а поспать можно и завтра ночью, если на картошку не пошлют (на что я очень надеялся, ибо чистить полуразложившуюся картошку позапрошлого урожая для всей учебки было форменным самоубийством). Красил я старательно, попасть на картошку не хотелось — это могло кончиться плохо (мало кто успевал начистить необходимое кол-во этого корнеплода, поэтому получал или несколько дней маршировки по плацу в качестве наказания, или попадал на гарнизонную губу военную тюрьму на 10 дней минимум). Когда стало светать, я уже мыл руки растворителем, затем направился в казарму — надо было хотябы 2 часа поспать… Разбудил нас резкий вой сирены — тревога! Все сыпались с трёхярусных коек в узкий проход и пытались быстрее одеться, затем галопом неслись в оружейную комнату за автоматами… Через пять минут наша группа из четырёх рот уже стояла на плацу, а со стороны автопарка доносился рёв техники — за нами шли бронемашины. Уже основательно рассвело: Офицеры зябко ёжились, поправляя портупею на жирных животах. Колона бронемашин приближалась: все стали смеяться — последней шла абсолютно розовая, как птица фламинго, бронемашина. Я ещё не понял что произошло, но где-то внизу живота почувствовал неладное… Дежурное освещение в ангаре было фиолетового цвета. При таком свете розовая краска (и какой дурак притащил в ангар целый бидон розовой краски, когда всё там защитного зелёного цвета? Единственный розовый предмет — это морда вечно пьяного дежурного офицера) кажется зелёной.