Андрей Яхонтов - Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2

Я озирался, но масла не видел. Он хохотал:

— Нет маслица! Не держу! А знаешь, почему? Потому что это не масло, а сплошной обман. Никакое оно не сливочное, как написано на этикетках и упаковках, а обычное растительное… Вспененные овощные массы к сливкам, как ты догадываешься, отношения не имеют. Компании-производители бешено на этой халтуре наживаются, заколачивают бабки… Уж поверь, так и есть. Я глубоко изучал вопрос. И я не позволяю себя дурить. Подделки в моем доме не обнаружишь!

С удовлетворением и гордостью я констатировал: он, как и раньше, знает все.

Обезоруживающе улыбаясь, Маркофьев преподал мне первый после длительной разлуки урок:

— Любой ломоть хлеба, отрезанный от буханки или каравая, будет с одного края (или, точнее, поверхности) просторнее, шире, больше. Ибо буханка и батон к оконечностям сужаются. От тебя и только от тебя зависит: какую площадочку — попросторнее или потеснее — сделать верхней частью, плацдармом бутерброда, а какую — нижней плоскостью повернуть к земле. Это важно. Ведь на верхнюю ты будешь намазывать икру, масло, варенье, положишь ломтик сыра или колбасы — размером побольше или поменьше…

Задание № 1. Проделайте упражнение по намазыванию более широкой поверхности несколько раз — для закрепления навыка.

Задание № 2. Подсчитайте, в какой зависимости находится объем поглощенного продукта и вакантная площадь ломтя, которую продуктом покрываешь?

Мы прикончили банку икры, взалкнули еще по глотку "раствора", и принялись за окаменевшие от долгого лежания шоколадные конфеты.

— Береги зубы, — говорил Маркофьев. — Я-то свои давно сточил… В схватках с яствами и гранитом науки… В грызне с врагами…

Когда скалился, он и точно обнажал словно обугленные головешки.

— На какие шиши живешь ты? — возобновил расспросы он.

Видя руины его рта, окидывая взглядом жилище, в котором он обитал, пробуя чудовищный раствор, поддельную икру, древние сладости — мог ли я таиться? Мог ли не распахнуть душу перед товарищем по несчастьям? Маркофьева лихоманка-индейка потрепала даже хлеще, чем меня, его она тоже оставила ни с чем! Мы оба оказались на нуле и на дне… Откровенность хлынула из меня потоком.

Я искренне выложил, что в основном подрабатываю извозом на старенькой родительской машине. Иногда почти бесплатно читаю лекции абитуриентам. А также занимаюсь с остолопами на дому. Втолковываю им азы знаний. Но такие случаи все более и более нетипичны. Люди прекрасно обходятся без образования. Поэтому чаще и чаще я фланирую по улицам, заключив торс в доспехи из картона с надписью "Рыбный ресторан "Эстрагон". Поверни за угол!"

Я изливался и не мог остановиться. К чему было темнить? Маркофьев, сочувственно кивая, думая о чем-то далеком и своем, с неким, так мне казалось, вызовом повторял:

— Не то, не то… Надо найти путеводную идею… Основополагающую концепцию… Национальную, если угодно, панацею. Которая вытащит из болота. Легализует способности и таланты. И в итоге — озолотит. Вчерашние формулы, уравнения реакций, законы Ома сегодня и впрямь никому не нужны. Богатство где-то близко, рядом, под ногами, сконцентрировано в элементарно доступных сферах. Носом чувствую — оно возле!

Когда опрокинули в себя еще по два граненых стакана растворчика, Маркофьев вспомнил о захваченных из пивного бара кружках и извлек их из валявшейся на полу в прихожей сумки.

— А то доза маловата, — говорил он, наполняя поллитровые вместилища, которые для красоты называл "бокалами".

Опробовав новую емкость, я продолжил исповедь. Таившиеся много лет под спудом забот и нагромождений неудач, задавленные, но не задушенные окончательно амбиции вдруг мощным гейзером хлынули наружу. (После мне было стыдно). Сам не ведая, откуда взялись заносчивые интонации, я сообщил: мои научные разработки (естественно, не без помощи укравшего их у меня Маркофьева, о чем я, не желая выказывать ему за это благодарность и одновременно боясь причинить упоминанием о воровстве боль, разумеется, умолчал) получили признание и распространение в мире. К этой безусловно повышавшей мой рейтинг информации я зачем-то (причем не без гордости) присовокупил: моя дочь, пусть с грехом пополам, закончила институт и уже два раза едва не выскочила замуж. (То есть была, выражаясь ее языком, востребована). Сам я тоже не остался обделен страстью: пережил бурный роман с первой женой Маргаритой (которую увел у меня Маркофьев) и теперь вкушал радости семейного счастья с Вероникой. Наконец — изданный мною за свой счет "Учебник Жизни для Дураков" получил в прессе несколько сдержанно-похвальных рецензий, мне даже пришли три читательских письма: в первом книгу хаяли, во втором над ней издевались и насмехались, в третьем, однако, содержалась лестная просьба выслать пособие для поумнения в дальний уголок нашей сжавшейся, как шагреневая кожа, но по-прежнему необъятной страны. Возможно, не к месту (но как-то само собой вплелось в беседу) я похвастал, сильно преувеличивая степень читательских восторгов, что книга про Дураков пользуется успехом у определенной части, увы, так и не обретшего разум населения…