Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

Глава 25. Монголы

– Время пришло. Пора начинать выступление, – сказал Бастурхан. Он поднял пиалу и задумчиво смотрел на нее, выжидая, пока к нему присоединятся друзья.

– Я бы сказал, что пора начинать Великое выступление, – осторожно добавил Таджибек. Он тоже поднял пиалу и задумчиво смотрел на нее, выжидая, пока начнет пить Бастурхан и станет возможно сделать это ему.

– Если выступление осуществляет Великий полководец, значит, оно автоматически становится Великим, – поддержал приятеля Богурджи. Он поднял свою пиалу и задумчиво смотрел на нее, дожидаясь, пока Таджибек перестанет задумчиво смотреть на свою и начнет пить.

– Осень на носу. Надо поспешить пересечь границу до первых снегов, чтобы Новый Год праздновать уже в Рейхстаге, – сказал Бастурхан. Приглашающим жестом он качнул своей пиалой, сделал первый глоток и запрокинул голову, от удовольствия закрыв глаза.

– Все-таки ты решил идти на Германию... – Таджибек отхлебнул парного кумыса и от удовольствия прикрыл глаза.

– Там богатые земли, – поддержал вождя Богурджи. Он отпил кумыса, но глаза не прикрыл, наблюдая, как отреагирует на его слова Бастурхан. – Немецкие рабы исполнительны и педантичны. Они уважают порядок. О таких рабах можно только мечтать. Скоро каждый уважающий себя монгол сможет держать в специальном отсеке своей юрты не менее десятка немецких рабов из недавних сытых бюргеров.

– Кстати... – Лицо Таджибека приобрело характерное выражение намеревающегося преподнести приятный сюрприз человека. – Хочу вас порадовать друзья... – Он хлопнул в ладоши, один из внутренних пологов тут же распахнулся и на деловую часть юрты вбежал монгол из обслуги, с подобострастным лицом. В руке он держал свернутую трубочкой газету. Бросившись ниц перед войлоком, на котором восседали трое друзей, он замер в ожидании. – Читай, – сказал Таджибек. И добавил:– И встань. Такое нужно читать стоя.

Монгол быстро вскочил и развернул газету жестом, которым в средневековье разворачивали свои свитки глашатаи, намереваясь огласить очередной указ короля.

– Переименовать музей Ленина в столице Монголии Улан-Баторе в музей Бастурхана предложил парламентарий Раднасумбэрэл Гончигдорж, – торжественно зачитал он. – Музейное здание было возведено в начале 80-х годов прошлого века советскими строителями. Объект стал единственным в Монголии зданием музейного типа. «В свое время музей сыграл немалую роль в формировании мировоззрения подрастающего поколения. Сейчас времена другие, молодежь должна знать современных героев, на которых нужно равняться. Это очень важно в формировании мировоззрения уже новых поколений», – считает Р. Гончигдорж... Его предложение встретило поддержку большинства членов Великого государственного хурала. Предположительно переименование будет приурочено к празднованию 850-летия монгольской государственности...

Бастурхан и Богурджи переглянулись, затем посмотрели на сияющего Таджибека. Руки друзей одновременно, сами собой потянулись к пиалам.

– Хочу сказать тост... – жестом отпустив принесшего радостную весть гонца и многозначительно откашлявшись, начал Бастурхан. Внешне он сохранял невозмутимость, но старые друзья видели, как приятна ему услышанная новость.

Внезапно входной полог юрты отогнула чья-то рука и высокий плосколицый охранник, стоявший на входе с «Панчем» в руках, сделал шаг навстречу гостю, загородив ему дорогу. Он выслушал пришедшего, кивнул головой.

– Повелитель, к тебе визирь, – доложил он, поворачиваясь в сторону белого войлока с почтительным поклоном. – Прикажете пропустить?

– Прикажу. Пусть входит, – неохотно ответил Бастурхан. Он еще не видел вошедшего, но его лицо заранее приобрело кислое выражение.

Дуновением ветра ворвавшийся в юрту Подберезовский быстро приблизился к трапезничающей троице, скинул дорогие, из крокодиловой кожи, шитые на заказ туфли, слегка склонил голову, приветствуя Бастурхана, затем бегло кивнул Таджибеку с Богурджи и грохнулся на незанятый участок белого войлока.

– Можно? – Не дожидаясь разрешения, он быстро схватил с серебряного блюда кусок ароматной дымящейся баранины, запихнул его в рот и, быстро жуя, раскрыл кожаную папку. Перебирая бумаги, его пальцы словно состязались в скорости с безостановочно работающими челюстями. – Времени нет даже на еду, – с набитым ртом посетовал он, ища что-то. Затем, наскоро прожевав и проглотив мясо, потянулся за сладким пирогом с яблоками. – Ага, вот она, – проговорил он неразборчиво, расправляясь теперь с десертом и одновременно извлекая из папки какой-то документ. Он держал бумажку осторожно, двумя пальцами, стараясь не запачкать ее жиром. – Бастурхан Бастурханович, подпишите. Ага, вот еще одна. И ее тоже.