Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

– Твое последнее слово, – безразлично глядя в сторону, повторил Бастурхан. – Или желание. В свою очередь обещаю, что непременно прикажу его исполнить, хотя редко кто из провинившихся передо мной удостаивался такой чести. Веяние времени, наверное, да и монголы – не пещерные люди. Действуем в полном соответствии с рекомендациями Евросоюза относительно прав человека. Ведь Монголия идет в Европу... – задумчиво сказал он. – Идет всей своей сплоченной Ордой и не ведает преград на своем священном пути...

– Я, знаете ли... – Борис Абрамович, по лицу которого было видно, что ему так и не удалось придумать что-то хоть сколь-нибудь дельное, настроился на затяжную и прочувствованную речь самому себе адвоката, но неплохо изучивший своего пленника Бастурхан оборвал его коротким и емким из американских боевиков:

– Даже не думай об этом. Буквально несколько слов. Минута – твоя. И она уже пошла... – И, подняв руку, демонстративно посмотрел на наручные часы недавнего милицейского майора, который сейчас, представляя собой главу службы армейской разведки, стоял неподалеку, с интересом наблюдая за происходящим.

Лицо Подберезовского исказилось мучительной гримасой, он завертел головой по сторонам, словно ожидая помощи некоего доброго ангела-хранителя, должного немедленно прилететь ему на спасение, его высокий лоб покрылся испариной... Он бросил полный отчаяния взгляд на извлеченные из вагонов и уже выстроенные в ровный красивый ряд мотоциклы, и внезапно вздрогнул всем телом, с шумом облегчения выпуская из заработавших, избавившихся от временного паралича легких воздух – ангел-хранитель поспел вовремя.

– Вы только посмотрите на это чудо, Повелитель... – тихо, прочувствованно сказал он, протянув руку к новехоньким, сверкающим своим болотным окрасом краской «Уралам». Бастурхан зачем-то посмотрел в указываемую Подберезовским сторону, словно увидел мотоциклы впервые, нахмурился. – Они... они подобны монгольским коням! Никакие «Ямахи» не сравнятся с этим непревзойденным образцом современной науки и техники! Разве японцы способны создать подобное чудо!

– Они и впрямь похожи на наших приземистых монгольских коней! – не в силах сдержать восторг, возбужденно прошептал Таджибек.

– И вправду! – пораженно ахнул Богурджи. – А я-то все думаю, кого они мне напоминают.

Огромное полчище монголов, задействованных на разгрузке, притихшее в ожидании решения Великого полководца, сейчас, забыв о дисциплине, радостно загомонило.

– Смотрите...

– Смотрите...

– Они в точности как наши кони...

Просветлевший лицом Бастурхан, не сказав ни слова, прошел к своему – настоящему – коню, ступил на бросившегося на четвереньки, подставившего ему спину человека, ловко впрыгнул в седло, натянул поводья...

– Остаешься здесь, руководишь разгрузкой, – произнес он, не глядя на утирающего пот Подберезовского, пока полководческая свита, готовясь к отъезду, вспрыгивала на своих коней самостоятельно. – За каждый мотоцикл отвечаешь головой. Вечером жду тебя с отчетом. Я все сказал...

В юрту Верховного главнокомандующего смертельно уставший Подберезовский вошел, когда над степью уже сгустилась ночь.

– Разгрузка окончена, – устало выдохнул он, валясь на гостевой серый войлок, расположенный перед белоснежным, на котором восседали трое неразлучных военачальников. – И, Бастурхан Бастурханович, позвольте напомнить – вы обещали обговорить со мной некоторые детали относительно причитающегося мне вознаграждения.

– Пей кумыс, человек, – доброжелательно посоветовал Бастурхан, пропустив напоминание мимо ушей. – Это и будет твоим вознаграждением. Это, и то, что ты остался живым. Поверь, это очень и очень немало.

– Верю, – буркнул Подберезовский. – И все-таки, уж не сочтите за назойливость, к этому вопросу мы еще вернемся. Договорились? Прошу занести мои слова в протокол, – сказал он, повернувшись к Фридману, сидящему на черном писарском войлоке в некотором отдалении. Тот вопросительно посмотрел на Бастурхана, который безразлично махнул рукой, и послушно принялся что-то писать. – Да, вот еще... – Подберезовский с кислой физиономией принял из рук обслуживающего человека наполненную до краев пиалу. – Бастурхан Бастурханович, у меня от кумыса живот пучит. Он слишком крепкий, и вообще. Непривычен я к нему. Нельзя ли мне налить чего-нибудь другого? Ну, хотя бы джина с тоником, что ли...

– Не зли меня, оборотистый в делах человек, – строго сказал изрядно опьяневший Бастурхан. – Настоящий воин-монгол пьет только кумыс! Ты же хочешь стать настоящим монголом?