Алексей Оутерицкий - Блондинка с загорелыми ногами (Скажи утке нет!)

– Стоп! Отмотай назад.

Сидевший в кресле рядом с диваном телохранитель взял в руки пульт и последовательно выполнил обе команды.

– Теперь «плей», – распорядился окончательно избавившийся от дремы господин Терещенко. – Стоп. Ага-ага... Назад. Теперь замедленно. Стоп. Ага. Назад. «Плей». Ускорь. Стоп. Назад. «Плей».

Матово отливавшего в полутьме комнаты, чисто выбритого затылка мордоворот впервые позволил себе покоситься на пахана с некоторым недоумением, отчего тот моментально пришел в ярость.

– Делай что говорят, суч-чара! Назад, говорю! Теперь по новой вперед, замедленно. Стоп!..

Какое-то время Сатана сидел в задумчивости, стараясь понять, чем его так привлекла сцена разговора тамошнего пахана с какими-то шестериками, с которыми он обсуждал вопрос то ли отмывки каких-то денег, то ли транзита чего-то через что-то, а может, и вообще просто базарил за жизнь – к самому предмету разговора Сатана не прислушивался. Хотя, кажись, разговор все-таки был деловым. И все равно. Базарят трое и базарят – что с того. Ну, разговаривает пахан, пребывая в наполненной пеной ванне. Ну стоят рядом внимательно слушающие шестерики – дальше-то что?

– Отмотать. Вперед. Стоп. Плей...

Наконец произошел второй пробой. Уже не случайный, но выстраданный, долгожданный. Ага! Смысл дешевого, хотя по сценарию и делового, базара – ерунда. Роскошная обстановка жилища забугорного киношного коллеги – тоже. Его, Сатаны, хата и ванная комната не менее роскошны. Пожалуй, даже побогаче будут. Дух! Сам дух встречи, выражения лиц, жесты – вот оно! Тамошний пахан не позирует дешево, не работает на зрителя, проводя деловой базар во время мытья своего утомленного жизнью тела. Это не желание поразить своих шестериков или пусть даже деловых партнеров, не стремление унизить их, вставая перед ними во весь рост и запросто показывая им свою обвислую матню, не намерение произвести впечатление на кого-то... Все естественно. Естественно, и оттого прекрасно. Так надо. Господин, занимающийся интимным в присутствии холопов – что может быть более обычным, органичным! Римский патриций – и рабы, быдло. Все равно что заниматься сексом со своей супругой в присутствии собаки или кошки – разницы между животным и рабом не существует по определению. Более того, животное против раба имеет куда больше прав...

Пахан привстал в возбуждении, потянулся с хрустом старческих, примерно шестидесятипятилетней зрелости костей, прошелся босыми ногами по мягкому ворсу усеянного ромбической вязью персидского изготовления ковра. Вернулся на уютно-оздоровительной жесткости диванное место, потянулся к сигаретной пачке, дождался огонька, немедленно поднесенного лысым телохраном, жадно втянул дым.

– «Плей». Стоп. Назад. Годится. Вперед. Стоп. Замедленно. Годится. Назад...

Понравилось ему также и поведение тамошних шестериков. Не напрягаясь ни единым из лицевым мускулов, те воспринимали поведение своего пахана как должное. Начальник изволит базарить с ними, одновременно делая еще что-то. К примеру, играя в теннис или намыливая ту же матню. Так надо. Это не их дело – это воля пахана. Это естественно. Пахан может позволить себе базарить и одновременно курить. Чистить ногти. Поглощать порцию морской рыбы. Рыбы речной. Млекопитающего. Смотреть телевизор. В конце концов, мастурбировать. Лично, или пригласив для этого кого-то со стороны. Все нормально...

Сатана поднялся, хрустнул костями вторично, опять прошелся по пестрящему ромбами ворсу... Сигарета. Поднесенный огонек. Недоуменный взгляд недоумистого голочерепного. «Молчать, говорю, суч-чара!» Хруст шестидесятипятилетних костей. Ворс... Надо придумать нечто подобное, это укрепит его авторитет. Надо немедленно придумать что-то, только стократ более крутое, ведь он не какой-то паршивый латинос или, того хуже, кореец, никчемнее какового может быть только негр. Он российский пахан, а это гораздо выше, это обязывает. Думай, Сатана, думай...

Просмотр. Подъем. Хруст костей. Мягкий ворс. Сигарета. Огонек. Взгляд поблескивающего черепом уродца. «Молчать!»

– Принеси-ка еще одну пачку, – устало произнес пахан. Он недовольно взглянул на циферблат – прошло уже три часа, а он так и не придумал ничего дельного. Огромная телохранительная туша мягко и на удивление легко вскочила из кожаного кресла, прошествовала к антикварному комоду, выдвинула ящичек...

– Ты что мне принес! – в ярости заорал пахан. Он выпучил глаза, вглядываясь в сигаретную пачку, уголок целлофановой упаковки которой покрылся странным зеленовато-фиолетовым налетом. – Это еще что такое, – недоверчиво пробормотал он, приглядываясь боле внимательно.