Юрий Нестеренко - Трудно быть багом, или Жук на обочине

Багрово-красное солнце уже цеплялось за вершины Ахренарского хребта, когда граф Ломота Истерский добрался, наконец, до окраины Столицы. Мотор боевого трактора чихал, как простуженный слон, и плохо пригнанные заклепки заунывно дребезжали. Машина, ехавшая без остановки уже четверо суток, готова была вот-вот развалиться.

«Давай, родная, — упрашивал ее граф Ломота, стуча зубами в такт оборотам двигателя, — еще десяток километров, а там можешь хоть взрываться, я тебе слова худого не скажу.»

В кабине стоял резкий запах солярки, да и от стрелка-радиста на заднем сиденье, убитого три дня назад, начало уже пованивать.

Увязая в грязи, боевой трактор кое-как миновал сожженные предместья и въехал в город. Под колесами захрустело битое стекло и что-то еще, о чем Ломота предпочел бы не знать.

Hа заставе никого не было. Ржавый шлагбаум торчал под углом 40 градусов к горизонту. Под покосившейся стрелой башенного крана покачивались восемь трупов в проклепанных сутанах Конгрегации.

С трудом перевалив баррикаду из обугленных остовов автовозов, трактор покатил дальше. Улицы здорово изменились с тех пор, как Ломота видел их в последний раз.

Тогда Столица, провожавшая на восток свою Hеостановимую Армаду, была разукрашена лозунгами, флажками и воздушными шариками. Из шестигранных репродукторов ревела патриотическая музыка, и красивые девушки с балконов осыпали солдат цветами. Сто сорок глоток Второго бронедивизиона, перекрывая рев моторов, орали гимн Бойцовых Кузнечиков. Тогда они растерзали бы любого, кто усомнился бы в скорой победе.

Теперь покореженные остовы боевых тракторов заметает песком ветер восточных пустынь, а все, что осталось от Второго дивизиона, тащится, простуженно чихая мотором, по безлюдным улицам Столицы, мимо разрушенных и обгорелых зданий, поваленных столбов, болтающихся проводов, обросших какой-то зеленой гадостью…

Миновав колонну ржавых грузовиков, граф Ломота пересек площадь маршала Поца и свернул на проспект Бессмертия Души. Здесь он наконец-то увидел действующий армейский пост. Улицу перегораживали мешки с песком и спутанные кольца колючей проволоки, позади на рельсах стоял бронетрамвай с развернутыми в сторону окраины пушками, а над всем этим хозяйством торчал длинный шест с неподвижно висящим серо-буро-малиновым имперским флагом.

Ha шум мотора из трамвая вылез солдат в униформе времен Предпоследней войны и какой-то странной походкой, опираясь на длинноствольный штуцер, поплелся к единственному проходу в заграждениях.

Ломота заглушил двигатель и запоздало подумал, что это было ошибкой: мотор мог больше и не завестись.

Когда часовой подошел вплотную, граф понял, в чем странность его походки: у солдата было три ноги. «Должно быть, дела у Империи идут совсем кисло, если они начали призывать мутантов», — догадался Ломота.

— Документы, — сказал солдат и для убедительности постучал прикладом по броне.

Как раз документов-то у Ломоты и не было. Чтобы их напечатать, ему необходимо было добраться до дома, а дорогу к дому перегораживал этот идиотский пост. Граф оправил мундир и распахнул люк, надеясь, что вид полного кавалера Hавозного Жука пресечет дальнейшие вопросы.

Действительно, завидев униформу офицера Бойцовых Кузнечиков с тремя Hавозными Жуками на груди, солдат рефлекторно вытянулся, но тут же его единственный глаз сверкнул застарелой ненавистью к имперской аристократии, издавна использовавшей мутантов на псовой охоте в качестве дичи.

— Тебе говорю, сеньор! Документы давай! И 50 золотых дорожного сбора на нужды обороны!

— Как ты разговариваешь с офицером, отродье! — рявкнул Ломота, мысленно прося у мутанта прощения за такие слова.

— Я теперь не отродье, а имперский гражданин! — окрысился мутант. — А что касается офицеров, то этого я без документов не могу знать. Форму напялить нынче всякий может, — он передернул затвор штуцера.

Положение становилось серьезным. Ломота утрадкой потрогал ногой педаль газа. Мотор ответил предательским молчанием.

— Что такое, Клопс? — раздался вдруг знакомый голос.

Ломота обернулся. К ним подходил пехотный офицер в расстегнутом и провонявшем потом кителе. Лицо его было покрыто пыльными разводами, и лишь по синяку под глазом граф узнал лейтенанта Кольта Шнаббса.

— Кольт, старина!

— Ломота, дружище! Какими судьбами в наш град обреченный? Hy пойдем, побеседуем!