Джон Леннон - Испалец в колесе (сборник на русском и английском)

«Эллефитцджеральдно, мой дорогой Врульсон, — едко устряхнулся он. — Догорайтесь-ка, Врульсон, кто нынче сбежал из тюрьмы?»

Я мгновенно стал перевирать в памеси всех пресупников, усравших недовно из знаменитой Червявой Запры.

«Эрик Морли? — предположил я. Он покосил голытьбой.

— Оксо Уитни? — гадал я, но он неофрейделенно фукнул.

— Райго Харгрейвз», — пролепестал я с надеждой.

«Нет, мой дровяной Врульсон, это ОКСО УИТНИ!» — заорал он, словно я жил в той комнате, где меня не было.

«Как это вы угадили. Хламе?» — прошелестел я воспрещенно.

«Гаррибеллафонтабельно, мой кровавый Врульсон». В этот сальный монумент высокий, довольно угломатый, высотный худождявый человек поступался в тверь. «Судя по тому, это никто иной, как он, Врульсон». Я изнурился остроте его проникабельности.

«Во имя всего Свиного, как вы угождали. Хламе?» — ахнул я, обногуживая полное недоразмывание.

«Элефекально, мой нагой Врульсон», — отбрился он, выхолащивая трупку о свою жирную кожаную штану. Вошел прослабленный Оксо Уитни, нимало не поперченный червями.

«Я беглый карточник, мистер Хламе», — завопил он, носясь по тёмнате, как обжаренный.

«Усыхайтесь, иначе вы ухлопочете неровный припердок», — вместился туг я.

«Вы, должно быть, Докторовый Врульсон», — начинался тот. Мой друг пятился на Уитни со странным возрождением на влиятельном лице: скиснутые губы, потрагивающие ноздырья и нахмыленные тяжкие сучковатые бровни — такое настояние было мне хорошо знакомо.

«Гори курево, Оксо», — неожиданно вонзил Хламе. Я взглянул на своего колику, надеясь уяснить перчину сей внезадной порчьбы, но он не поддал мне никакого злака, кроме неприрожденного движения здоровой ноги, коей свалил Оксо Уитни на стол. «Гори курево, Оксо», — подурял он, будто в истерике.

«О Роже Той, что вы делаете, дородный Хламе, — воскрякнул я. — Умиляю вас, переставьте, пока вы не искартечили этого бедурлагу!»

«Заткни свое харло, трескучий старый хрен», — заревел Хламе как бездумный и обручил на мистера Уитни нехилый угар. Нет, не такого Шерстока Хламса я не знавал ранчо, подумал я, дивясь сей внезадной перелине в моем старом круге.

Мэри Аткинс огорашивалась у зрякала, игриво покривляя рукою свой обширный блондинистый волос. На ней было платье в обстяжку с глубоким вылезом, открывавшим три или четыре прыща, тщательно выдавленных на грани. Она наложила последние мосты костьматики и надежно укрепила зубы в черепе. «Сегодня ночью он захочет меня», — подурила она, воображая перекрестное черное кучерявое лицо, его ревнявость. Нетерпеливо поглазев на часы, она засим подошла какну, шляпнулась в свое любивое крестло и, отрыв галету. Уставилась на заготовки. «БОЛЬШЕ НЕГРОВ В КОНГО», — голосил один из них, так оно и было; но взглот Мэри задержался на разтеле «Последние Бесчестия»: «ДЖЕК-ЗАТОШНИТЕЛЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ СНОВА». Она вся полохоодета, но тут ярился Сиднис, который оставил тварь открытой.

«Привет, лудливая», — произнес он, со шлепком по зайнице.

«Ох, ты меня наподдал, Сиднис», — взвиснула она, засмея-ав-ав-авшись.

«Я всегда это делаю, милашка», — оторвался он и окрестился на четыреньки. Мэри последовала за сим; они быстро попустились по лястнице, прямо загаженный кэб. «Следуйте за тем крабом», — крикнул Сиднис, показывая грубую фигуру.

«От такого же слышу, приятель», — отозвался извончик.

«Почему мы едем за этим кадром, Сиднис?» — поинтересовалась Мэри котятливо.

«Вдруг он знает, где можно выпить», — объяснил Сиднис.

«О, теперь понятно», — сказала Мэри, глядя на него и как бы совираясь что-то слизать.

Путешострие проистекало довольно приятно: Сиднис и Мэри показывали извозчику различные достопримелькательности, например: Бакенхамский Дурец, Задание Пердамента, Слену Корвула у Торца. Одной из особственных достопривлекательностей была статуя Эрика на Лошади Покатилли.

«Говорят, если топчать здесь достаточно долго, обезьятельно встретишь друга, — сказал со злающим видом Сиднис. — Конечно, если прежде тебя не переедет кто-нибудь».

«Боже, храни Кородеву», — восклипнул измочник, когда они миновали Дурец. Наверное, в четвертый раз.

«Джек-Затошнитель, — прогомерил Хламе, глубоко задохнувшись своею шубкой, — есть не только злостный убийца, но и сексовальный коньяк самого низкого разлива». Затем мой достообожаемый калека вновь распалил пупку и подошел к окуну землянитой квартины на Бейте-Стрит в Лондыме, где все это и произошло. Я проразмылял над его усверждением с минутку, потом, резко отвернувшись, укусил: «Откуда вы это, из леса. Хламе?»