Александр Карнишин - Армейские байки [Сборник рассказов; СИ]

— Сми-и-и-ир-р-рна! Так, бойцы… Непорядок. А если бы это была боевая тревога? А? А если бы по тревоге поднимал командир части? И что бы он потом сказал мне, стар-р-ршему сер-р-ржанту Павлову? Будем учиться… Отбой! С грохотом полетели с ног сапоги, ремни свернулись кольцом под сброшенное х/б, рыбкой метнулись тела в кровати.

— Глазки закрыть, закрыть. Сейчас еще и свет потушим для достоверности… Минута, вторая. Напряжение ослабевает.

— Подъём! Подъём, мать вашу! С кровати, к одежде, ноги в сапоги (портянки — в карман, это же не по-настоящему, это же учеба), в строй. Перед строем с секундомером прохаживается замкомвзвод. Сержанты — командиры отделений стоят по краям, ограничивая простор только взводным отсеком.

— Ну вот. Повторение — мать учения. Кто сказал: «Mater»? Авербух?

Шаг вперед, двадцать отжиманий. Пока Илюха отжимается, красный не столько от напряжения, сколько от возмущения — он уже прослужил больше года — сержанты похаживают перед строем, проверяя, как застегнуты пуговицы, как затянуты ремни.

— Неплохо, неплохо. А-а-а-а… тбой! — и опять сумятица, пыль столбом, форму — на табуретку, сами — под одеяло. — И не шевелиться там, не шевелиться! Нет, вы посмотрите, как они красиво исполняют команду «отбой», и как паршиво — «подъём»… Подъём, взвод!

— Подъем, подъем, подъем, — заголосили, вторя, сержанты. Они всегда спорили друг с другом, у кого отделение лучше. …

— Отбой! … А теперь по-старинному, со спичкой:

— Подъем! …

— Отбой! … Вообще «подъем» — самая нелюбимая команда в армии. Хуже ее нет ничего. Помню, какими бешеными глазами смотрел на меня отец, когда я (по его же просьбе!) будил его на работу. Включил свет и заорал «командирским голосом»:

— Па-а-а-адъё-о-ом! Чуть-чуть не был бит. Но предупрежден был крепко-накрепко: никогда больше так его не поднимать. А это было через целых десять лет после его службы. … Даже если получилось выспаться, или не спится под утро и проснулся уже, но команды этой не ждешь, не хочешь ждать, оттягиваешь момент «официального» просыпания. И совсем наоборот, «отбой» — это момент, когда ты становишься свободен от всех команд. Вернее, почти от всех.

— Так, воины. Сегодня на физподготовке показали себя хиляками.

Будем заниматься. Принять упор лежа! Двадцать отжиманий перед сном! Тридцать одеял ритмично под счет ходят вверх-вниз. Подходит старшина-медбрат, присматривается, что-то бурчит командиру.

— Везет вам, бойцы! Медицина говорит, что отжиматься на ночь не положено. Мол, дыхалку сорвете, не уснете и так далее… А что можно? А если так? А так вот? Ага, ага. На пресс — можно? Да? Улыбающийся Павлов поворачивается к строю кроватей.

— Ножки подняли, подняли, подняли… Опустили… Подняли, опустили. А теперь: подняли — и написали ногами в воздухе свою фамилию! Кто там не пишет?

— А у меня фамилия кончилась, товарищ старший сержант!

— Ким фамилию пишет четыре раза! Ясно? И наконец, через полчаса после отбоя:

— Все, армия, спать. Завтра продолжим воспитание и обучение.

Старший сержант Павлов лежал на койке, положив ноги в сапогах на металлическую перекладину, а напротив него, на другой такой же солдатской койке сидели два молодых сержанта — его командиры отделений. На улице мело. Конец ноября в Омске выдался настоящей зимой: с морозами, вьюгами и ветрами из степи. Сержанты о чем-то спорили, Павлов изредка басил что-то в ответ, а взвод под присмотром третьего командира отделения подшивал подворотнички, белея в углу казармы белыми нательными рубахами, которые зимой выдавали вместо маек. Головы спорящих синхронно повернулись в сторону сидящих с иголками в руках бойцов.

— Рядовой Воробьев!

— Я! — вскакивает с места и вытягивается во все свои сто шестьдесят сантиметров Воробей.

— Рядовой Кузнецов! — это второй сержант.

— Я! — тоже подлетает вверх.

— Ко мне! Хабэшки кидаются на табуретки, с грохотом два бойца несутся по проходу, топоча сапогами по недавно отмытому до блеска полу. За три шага до командиров переходят на строевой шаг, при подходе рука подлетает к шапке, кончики пальцев чуть-чуть ее не касаются, локоть напряжен, сама рука параллельна полу. Почти в крик:

— Товарищ старший сержант! Разрешите обратиться к сержанту Васильеву!

— Товарищ старший сержант! Разрешите обратиться к сержанту Фадееву! Павлов делает паузу, рассматривает сквозь решетку кровати стоящих навытяжку с ладонями у виска солдат. Вроде, замечаний у него не появилось.