Норма Дженкинс: Муза Федора

— Простите… Муза… А как вас зовут?

Муза, обрадованная возвращению Федора в реальный мир, бодро сообщила:

— Вообще-то нам не положено представляться своими настоящими именами: творческая личность не должна отвлекаться от собственно творчества и обращать внимание на такие мелочи как имя Вдохновительницы… — увидев как тень разочарования начала покрывать лицо молодого человека она спохватилась, — но специально для тебя я сделаю исключение и открою свое имя: через пару лет ты все равно его забудешь… Меня зовут Матильда.

Внезапно стены комнаты сотряс жуткий шум. Муза решила, что начинается землетрясение, спрыгнула со стола и начала шарить по стенкам в поисках плана эвакуации жильцов. Шум продолжался, план не находился, а тот, что был в заднем кармане в маленьком пакетике, к ситуации был непригоден… Матильда собралась было спасать пишмашку и самого Федора, повернулась к нему, чтобы сообщить это и замерла…

Источник шума был обнаружен! Оказывается, это всего-навсего были звуки издаваемые Федором когда он смеялся, а поскольку до сих пор этот феномен Конторой еще не наблюдался, Матильда и попала в эту глупейшую ситуацию.

— Простите, уважаемый… По какому поводу такой мерзкий гогот? спросила она.

— Ха-ха-ха!.. Ух-хиии… Ха-ха!.. — Федор уже практически рыдал М..Матильда, говоришь?! Ха-ха-ха! Какой-то бред, чесслово!

Матильда обиделась. Она была молодой и весьма вспыльчивой Музой… Именно из-за ее характера, а не возраста, ей не доверяли именитых литераторов.

Они — народ маловоспитанный и заносчивый, могут и обидеть девочку. А девочка уже оступилась однажды, несдержанно пробив, посредством пресс-папье, талантливую голову прозаика Н-ского за его регулярное хамство, тем самым нанеся ощутимый вред репутации Конторы.

При виде непотребной реакции Федора на ее милое и изысканное имя, ей снова захотелось пробить кому-нибудь голову… Может быть даже ему… Посредством пресс-папье… Или любой другой тяжелой фиговины… Но Матильда была все же умненькой Музой и вместо тяжелого и удобного предмета взяла со стола чашку с водой и вылила ее на голову горе-литератора… Тот охнул и тихо осел в свое литераторское кресло, слегка всхлипывая, подрагивая худыми плечами и повторяя истеричным шепотом: «Муза… Матильда… Матильда… Какой бред… Муза… Бред…»

Подумав, что истеричному прозаику надо дать время на то чтобы прийти в себя, Матильда отправилась на кухню, где занялась приготовлением чая. Когда же, спустя двадцать минут, она вернулась в комнату, Федор уже не всхлипывал и выглядел значительно лучше. Теперь можно было приступать к работе.

Муза достала из одного из свих многочисленных карманов длиннющий мундштук, уселась поудобнее на стул напротив стола писателя и с значительным видом сказала:

— Так-с… Истерика у нас прикончена, да? Теперь давайте обсудим сложившуюся ситуацию и придумаем как именно мы будем делать из вас, Федор, великого писателя. Во-первых, пожалуйста, пообещайте мне больше не закатывать истерик и избавьте меня от вопросов типа «Что? Как? Почему?». Мы с вами не на викторине, в конце концов. Возражения или дополнения присутствуют?

— Н… нет… — тихо пробормотал Федор, который из всех сил старался не засмеяться снова.

— Отлично, тогда я позволю себе вернуться к вопросу о том зачем я, собственно, здесь. Итак, я здесь, чтобы вдохновлять тебя. Для начала скажи мне, что ты видишь в окне?

Помявшись Федор предположил:

— дом тридцать по улице Ленской?

— Неправильно, мой маленький друг — запротестовала Муза, — за окном ты видишь Ночь. Ночь, самое продуктивное для писателя время суток. Ночь самая таинственная пора, время любви и ненависти, разочарований и надежд… Все чувства обостряются, все невысказанное просится на бумагу… Скажи, если бы тебе надо было описать этот момент, с чего бы ты начал?

Федор, который всю свою сознательную жизнь не мог не то что написать, а даже сказать красивую фразу, напрягся…

— Ну наверное… Я бы сказал… что… Нет, не знаю. Боюсь, что у меня не получится описать этот момент.

— Ерунда, ты даже не попытался… Подумай, что ты сейчас чувствуешь… Чего бы тебе сейчас хотелось больше всего…

— Хм… Наверное выпить чаю — робко предположил Федор…

— Прекрасно! Пусть будет чай. Теперь скажи это так, чтобы я поняла, что ты практически умираешь от желания его выпить.

Задача была не из легких… Чаю Федору действительно хотелось, но не настолько, чтобы умереть от его отсутствия.