Иван Деникин - Город Львов

Номер 337 испуганно задрожал.

— В Тэрнопиль ёго, — распорядился подоспевший Отар. — до Зо–Зо!

— Т–только н–не эт–то! — зарыдал номер.

Долго бежал Деникин по «нэзалэжной» «Украине». Передвигался ночью. Днём прятался под стогами сена. Питался берёзовым соком (не успели бандэровцы берёзки–то вырубить). На плечах тяжким грузом лежала эстрадная певица. Она приходила в сознание, видела преступления малоросов и снова засыпала.

А преступлений было много.

В исконно российском городе Одесса малороссийский нацист Гурвиц не чтил памяти русской поэтессы Анны Ахметовой. Там же натовцы Че и Алекс–Юа домучивали остатки пророссийского населения. Бандэровка Сардинка варила борщ и «готувала» «варэныкы».

По периметру Крыма стояли висилицы с надписями на «украинской» «мове». В городе российской славы Севастополь русскую девушку Барби привязали к скале и заставили учить на память «коломыйкы» — ужасное изобретение западно–малороссийских сионистов, которым «украинцы» обычно пытают школьников.

На Донбассе путь профессора преградила гора отрезанных языков. Языки были русские. Их отрезали за нежелание произносить чудовищное слово «вализка». После трёх дней альпинизма, Деникин попал в Донецк. И обомлел. Парня, не подписавшегося на газету «Конгресса Украинских Националистов» обернули в «Комсомольскую Правду» и подожгли.

Всюду слышался русскоязычный плач.

Поздно ночью, Деникин с девушкой на спине перешёл «границу», искусственно отделившую малоросов от старших братьев. Русские пограничники встретили теплом. Проверив и допросив (не шпион ли киевский?) обняли и препроводили в Москву. Синяева пришла в себя. Увидев газету на грамотном русском языке, она разрыдалась. Дома!

КОНЕЦ ПОУЧИТЕЛЬНОЙ ИСТОРИИ