— Ты меня любишь? — простодушно спросила она.
— Да, очень. Уже давно, третий день.
Уезжать из деревни Алик ни за что не желал. Он брыкался, рыдал, цеплялся за бабушку руками.
— Не хочу, не поеду, пустите меня! — сквозь бурные слезы кричал он.
Мама была шокирована.
— Как все это ужасно! — возмущалась она дома. — Он насквозь пропитался деревенщиной. Чего стоят эти «чаво тебе?», «таперь», эти вульгарные манеры!
— А ты посмотри на себя, — обиделся папа. — Думаешь, твои манеры лучше? Одно кривлянье…
— Нет, нет, — твердо сказала мама, поправляя двумя руками прическу. Она будто не слышала папу. — Это мое последнее слово. Больше он туда не поедет.
— Очень глупо! — пробормотал папа, скрываясь в свою комнату.
Так уж повелось — папа всегда «обозначал позицию», но никогда не отстаивал ее до победного конца. Папа вообще был немножечко странным человеком.
Еще маленьким Алик узнал о папиной болезненной страсти к игре. Это была всякая игра без разбора, но особенно увлекался он скачками и преферансом.
Два или три раза в неделю у него в комнате собирались такие же тихие и сосредоточенные люди, как он сам, и садились за пульку. Из-за двери доносились приглушенные, как у заговорщиков, голоса:
— Пас! Семь пик! Вистую… Беру втемную.
Это было таинственно и даже страшно.
Игра в карты очень напоминала какое-то священнодействие.
Однажды Алик долго молча наблюдал за отцом, потом спросил:
— Папуля, а зачем ты играешь?
— Как зачем? — серьезно ответил отец. — Чтобы выиграть много денег.
— А зачем тебе много денег?
— Чтобы купить все, что захочу.
— Но ты всегда проигрываешь. Да, папуля? — не унимался Алик. — У тебя никогда нет денег.
— Ничего, — нахмурился отец. — Когда-нибудь я выиграю сразу все.
— А если не выиграешь?
— То есть как не выиграю? Если буду стараться — когда-нибудь выиграю.
— А вот и не выиграешь! — захлопал Алик в ладошки.
— Нет, выиграю! — рассердился отец. — Что ты в этом понимаешь, сопляк!
— А вот и понимаю, — обиженно возразил Алик.
— Иди сейчас же отсюда! — отец поднял взгляд на Алика. Это было верным признаком крайней степени его ярости и возмущения.
Алик поспешил ретироваться. Он знал, что во время игры папа избегает взглядов партнеров — боится, что по его глазам они поймут, о чем он думает и какие у него карты. По этой же причине он избегал смотреть в лицо всякому собеседнику.
Больше всего на свете папа не любил неприятностей — своих или чужих, все равно. Едва мама или кто-нибудь другой начинали делиться плохой новостью, а то и просто жаловаться на недомогание, лицо папы нервически кривилось, он просил замолчать, а если его не слушались, начинал браниться, затыкал себе уши или поспешно уходил в свою комнату.
Там он обычно, Алик это хорошо знал, исписывал листы бумаги. Внимательно присмотревшись к нему, можно было заметить, что лицо его беспрестанно искажают едва заметные гримасы: шевелятся губы, брови, мускулы лица — то были слабые отблески усиленной работы мысли. Взгляд папы всегда был углубленным, отсутствующим. Он считал. За ужином в столовой он настолько уходил в свои расчеты, что порой даже не слышал обращенных к нему вопросов.
— А? Что? — спохватывался он и сердито хмурился, словно его отвлекли от важных государственных дел.
Каждое утро сосредоточенно-молчаливый папа уходил на службу. Вечером возвращался домой — с одинаково отчужденным, замкнутым лицом. Изредка, вспомнив, очевидно, о своем отцовском долге, быстро сердито спрашивал:
— Уроки выучил?
— Да, да, выучил! — поспешно отвечала за Алика мать — высокая темноволосая женщина с застывшим на узком лице выражением тревожного полувопроса.
Тотчас же за спиной Алика тенью появлялась сестра матери — Мэри, женщина неопределенного возраста и такой же неопределенной внешности с неизменной серой шалью на плечах. Мать и Мэри были похожи на двух больших, раскинувших над ним крылья птиц, готовых броситься на любого обидчика.
С первого дня учебы Алика в школе мама так ревностно следила за тем, как он выполняет уроки, что совершенно оттесняла его самого. Робкие порывы сына сделать что-нибудь самостоятельно немедленно пресекались: «Здесь надо писать не так, а вот так, Алинька», «Давай-ка лучше вместе решим эту задачу, мой дорогой…»
Разумеется, Алик быстро приспособился к этой коллективной работе. Мама так и говорила: «Мы делаем уроки», «Мы получили четверочку», «Мы не выучили стихотворение…»
Читать дальше