Павел Асс: Тайный агент Вовки Ульянова

– Давайте, Василий Иваныч… Вы Петьке скажете, а я Анне Семёновне, а потом Митричу.

– А чего ты сам Петьке не скажешь? – ехидно спросил Василий Иванович.

– Так ведь зол он на меня, Василий Иванович… – горестно сказал политрук, радуясь в душе, что подложит Петьке свинью.

– А! Это после того, как ты… Анку… того… в смысле это… Ну ладно, фиг с тобой, не хочешь я сам ему скажу…

– Анна Семеновна! – позвал Фурманов, вглядываясь в подозрительную темноту кухни. Изнутри раздался звон посуды и сонный голос:

– А! Чего надо? Давайте, Анна Семеновна, поговорим об любви и нежной дружбе, предложил Фурманов.

– Чего?

– Про любовь, говорю, давай потреплемся. Фурманов перешёл на более понятный тон.

– Давай, сказала Анка, появляясь на пороге в запачканном мукой переднике.

– Чего печём? – спросил Фурманов, навостряя нос.

– Пироги… с крапивой…, сказала Анка, вытирая локтем под носом.

– Ну, Анка…, сказал политрук, пытаясь взять её за талию и галантно повалить на скамейку.

К его удивлению, Анна Семеновна мощно швырнула его об угол двери и спросила:

– Чего припёрся? Василий Иваныч велел тебе передать, сказал Фурманов, потирая ушибленное ухо, что пулемёт сегодня надо поставить в канаве с разбитой телегой…

– Ну и чего? – спросила Анка равнодушно.

– Ничего.

– Ну и вали отсюда, повторный бросок отбил Фурманова к середине дорога, откуда он галопом и добежал до штаба.

Остановившись и отдышавшись, он радостно потёр руки. Фурманов не ошибся, когда сказал Анке не про нужную, а про Петькину канаву. Он знал наверняка, кто немецкий шпион, и догадывался, через какое время сведения о поставленном в канаву с разбитой телегой пулемёте достигнут вражеского генерала.

Мимо него проехал Василий Иваныч, с саблей наголо и в бурке, запутавшейся от ветра прямо на голове. Было похоже, что начдив не видит, куда он едет, но об этом Фурманов догадался слишком поздно.

Охающий политрук откатился в канаву. Ему было очень нехорошо. Подкованное Митричем лошадиное копыто попало в такое место, нарушения деятельности которого могли серьезно ослабить взаимоотношения политрука и Анки. И не только Анки, а всего женского пола вообще.

Политрук уже начал беспокоиться о своём здоровье, но в это время мимо него прошла Анка с корытом пирожков подмышкой, и Фурманов почувствовал привычное движение какого-то мягкого тёплого предмета под планшетом.

"Ну, всё в порядке", подумал он, подбегая к ней и выхватывая из корыта парочку свежих пирожков.

Анка резко развернулась и вмазала политруку промеж ног корытом. Тому пришлось согнуться опять, в глазах, естественно, позеленело.

Обидчица победоносно собрала в корыто пирожки, хмыкнула и удалилась.

Когда темные круги в глазах политрука исчезли, он протер глаза и некоторое время не мог вспомнить, что же с ним такое было. Наконец он сообразил и, прихрамывая на обе ноги, поплёлся в штаб.

Под планшетом больше не двигалось ничего.

Василий Иванович, оправляя только что отглаженные галифе, задумчиво передвигался по штабной избушке взад-вперед. Его унылое лицо изображало глубокие раздумья.

В углу сидел Петька с листом бумаги и пером, исполнявший временные обязанности стенографиста. Поскольку начдив молчал, он считал возможным ковырять пером в зубах, чем. конечно же, и занимался.

На листе бумаги было написано одно слово:

"Севодни".

Наконец Василий Иванович тряхнул головой, как бы отгоняя пессимистические мысли, и велел запрягать тачанку, но не каурой кобылой, как прежде, а старым мерином. Василий Иванович полагал, что от данного факта может зависеть ход истории.

Петька положил перо на стол и вышел из избушки, а Василий Иванович сел на его место и задумался.

Его нисколько не интересовал исход схватки с врагом, он, думал, кто же окажется вражеским шпионом, и каким способом в таком случае его следует казнить.

Несколько позже, когда все сидели на своих местах и равнодушно смотрели на расположение войск противника, из которого изредка доносился ароматный дымок, и ждали сигнала.

Вскоре появился сам начдив, правя тачанкой одной рукой, держа саблю в другой.

– К бою, товарищи коммунисты! – прокричал Чапаев, и грянул первый выстрел.

Было похоже, что такая наглость со стороны красных для белых была немного в новинку, точнее сказать, такого они от своих врагов не ждали. Василий Иванович был этим очень Доволен, но в тоже время ему было неприятно то, что вынашиваемый им в течение трёх с четвертью месяцев план нападения не вызовет никаких красочных событий и не будет зафиксирован газетой "Гудок".