Пэлем Вудхауз - Том 12. Лорд Дройтвич и другие

Сэр Честер сделал себе репутацию на легких комедиях «чайного» стиля. Его многочисленные поклонники являлись на его премьеры, благодушно предвкушая приятное, пенисто-легковесное зрелище с остроумными диалогами и не слишком запутанным сюжетом. Но сегодня вечером сэр Честер, судя по всему, пал жертвой амбиций, периодически овладевающих антрепренерами его ранга, которые играют и сами: он хотел доказать — да, имя он себе сделал на легких комедиях, но может, подобно даме, читающей стихи, круто свернуть и стать серьезным. Лондонской публике было известно — чего-чего, а уж тяжеловесности в спектаклях Портвуда опасаться нечего. Но «Испытание» оказалось весьма тяжеловесным. Это была возвышенная драма, и у зрителей даже закрались подозрения, как ни прискорбно проявлять такую несправедливость к автору, а уж не написана ли она белым стихом?

Игра актеров ничуть не помогала рассеять растущую неловкость. Сам сэр Честер, придавленный, видимо, значимостью премьеры и ответственностью за то, что предложил товар незнакомой марки, отказался от своей непринужденной манеры и ударился в напыщенную, высокопарную декламацию. Бульканье ему удавалось, но дикция подвела. По какой-то, известной лишь ему причине роль героини он отдал кукольной мамзельке, к тому же шепелявой. Публика с первого же выхода ее сурово не одобрила.

Где-то посередине первого акта Джилл, чье внимание понемножку рассеивалось, услышала тихий стон. Места, которые купил Фредди, находились почти с краю седьмого ряда. Оставалось еще одно место сбоку. Дэрек сел между матерью и Джилл, и место это оказалось справа от нее. Когда поднялся занавес, оно пустовало, но несколько минут назад на него тихонько скользнул какой-то человек. Темнота мешала разглядеть его лицо, но было очевидно, бедняга страдает, и Джилл моментально прониклась к нему сочувствием. Его мнение о спектакле явно совпадало с ее собственным.

Вскоре первый акт закончился, и вспыхнули люстры. Партер разразился жидкими фальшивыми аплодисментами, слабым эхом отдавшимися в бельэтаже, еще более слабым — на балконе, а уж до галерки эхо не докатилось.

— Ну? — повернулась Джилл к Дэреку. — Что ты об этом думаешь?

— Такой кошмар, что словами не передать, — сурово изрек Дэрек и нагнулся вперед, присоединяясь к разговору, завязавшемуся между леди Андерхилл и ее друзьями, которых она увидела впереди. А Джилл, отвернувшись, обнаружила, что на нее пристально смотрит ее сосед, высокий человек лет двадцати пяти с лохматыми волосами и насмешливым ртом.

На короткий миг, когда глаза их встретились, Джилл решила, что он некрасив, но обаятелен. Сосед напомнил ей большого неуклюжего лохматого пса, который в гостиной все крушит, но в дороге совершенно незаменим. У нее возникло чувство, что ему больше бы пошел спортивный костюм, чем фрак. А вот глаза ей очень понравились. Цвета она не сумела разобрать, но смотрели они открыто и дружелюбно.

Отметив все это с обычной своей быстротой, Джилл поскорее отвернулась. На секунду у нее возникло странное чувство, будто она где-то уже встречала этого человека, или кого-то, очень на него похожего, но тут же и растаяло. Еще у нее сложилось впечатление, что он смотрит на нее, но она, все так же скромно и сдержанно, смотрела перед собой, не пытаясь это проверить.

Между ними внезапно воткнулась пунцовая и покаянная физиономия Фредди. Опасливо слонявшийся по проходу, пока не стало ясно, что внимание леди Андерхилл прочно переключилось на что-то другое, он занял место позади Джилл, временно покинутое его обладателем. Фредди глубоко стыдился за себя. Он чувствовал, что совершил непростительную ошибку.

— Ты уж прости, — начал он, — я имею в виду, за то, что завлек вас на эту дикую белиберду! Как подумаю, что с таким же успехом мог купить билеты на музыкальную комедию, так и охота лягнуть себя покрепче! Но честно, откуда же я мог знать? И думать не думал, что бывает такое. Спектакли Портвуда всегда остроумные, живые, то-се… Понять не могу, чего ему вздумалось это поставить! Скукотища непроглядная!

Сосед Джилл резко засмеялся.

— Возможно, — обронил он, — субъект, написавший эту пьесу, сбежал из сумасшедшего дома и вложил деньги в постановку.

Если что и повергает в шок хорошо воспитанного лондонца, так это обращение к нему незнакомца. Понятия Фредди о приличиях сотряслись до основания. Голос из могилы вряд ли напугал бы его больше. Все традиции, в которых он воспитывался, накрепко упрочили его веру, что это просто невозможно. Так не делают. Ну, может, во время землетрясения или там кораблекрушения, да еще в Судный День такое и бывает, но не чаще. Во всякое же иное время незнакомым людям не полагается с тобой заговаривать. Ну, разве что им потребуется спичка, или время узнать, или еще что в таком же роде. Резко осадить незнакомца не позволяла дружелюбность натуры, но и о продолжении позорной сцены не могло быть и речи. Выход один — бегство.