И то сказать, от усадьбы до «Курса» — двадцать миль, и от «Курса» до усадьбы — не меньше. Машина весьма прожорлива: десять миль — целый галлон. За этот галлон, подумать страшно, дерут дикие деньги, шиллинг и шестнадцать с половиной пенсов. Не считая масла, износа и т. п., на сорок миль уйдет по меньшей мере шесть шиллингов, а это многовато за свидание с племянником, которого ты, к тому же, невзлюбил с детства.
— Нет-нет, — быстро ответил Хьюго. — Я взял у Джона двухместную.
Они помолчали. Точнее — дядя сопел, а Хьюго действительно думал, как бы помягче, получше к нему подмазаться. Вот например:
«Ты прекрасно выглядишь!»
Нет, не пойдет.
«Да у тебя просто девичий румянец!»
Ой, нет! Совершенно не то. Сейчас, сейчас… Есть!
— А ты, я смотрю, в неплохой форме.
Мистер Кармоди издал тот звук, какой издает бизон, вытаскивая лапу из трясины. Быть может, он хотел выразить приветливость, быть может — не хотел. Этого Хьюго не узнал, но был разумен и не ждал млека милости [77] Млеко милости — У. Шекспир. «Макбет», акт 4, сцена 3.
от восьмипудового созданья, только что занимавшегося лечебной гимнастикой. Тут нужны терпение и сочувствие. Словом, заботливый племянник, вот его стезя.
— Да, это не шутки! — продолжал он. — Гимнастика, котлеты без жира, холодный душ… Очень тяжело. Что там, невыносимо. Истинная пытка. Ты поразительно держишься. Вот она, сила воли. Любой бы это бросил через два дня.
— Тут бросишь! — воскликнул мистер Кармоди. — Этот чертов доктор взял все деньги вперед.
Хьюго растерялся. Он приготовил еще два-три комплимента воле, но теперь они были ни к чему.
— Ну, в общем, ты в форме, — сказал он. — Молодец! Прямо атлет! Ка-акая фигура! — он помолчал, зайдя в тупик, и решил говорить прямо. Что ж, испытаем судьбу…
— Дядя Лестер, — начал он, — я приехал по делу.
— Да? А я думал, поболтать. Какие еще дела?
— Ты знаешь моего друга Фиша?
— Нет, не знаю.
— Ну, такой друг. Фиш.
— А что с ним?
— Хочет открыть ночной клуб.
— При чем тут я?
— Знаешь, на Бонд-стрит, в самом центре. Думает назвать «Злачное место». А, как тебе?
Лестер Кармоди откликнулся тем звуком, который издал бы другой бизон. Лицо его опять переходило от алого к лиловому.
— Сегодня я получил от него письмо, — не унимался племянник. — Если я внесу пятьсот фунтов…
— Не внесешь, — предсказал мистер Кармоди.
— Они же есть! Там, у тебя, гораздо больше.
— Именно, у меня.
— Это же пустяк! На такое верное дело… Ронни Фиш все знает про ночные клубы. Он из них, собственно, не выходил после Кембриджа.
— Ничего не дам. Ты понимаешь, что такое опека? Ты должен вложить деньги в верное дело.
— Куда уж верней! Ночной клуб, и кого? Ронни Фиша.
— Если ты кончишь пороть чепуху, пойду приму душ.
— Вот что, я его приглашу к нам. Вы с ним поговорите.
— Не стоит. Зачем мне с ним говорить?
— Он тебе понравится. У него одна тетка — с приветом.
— По-твоему, это хорошая рекомендация?
— Да я так, к слову.
— А я запрещаю его приглашать.
— Дядя, ты послушай! Скоро викарий придет насчет концерта. Мы с Ронни могли бы сыграть сцену из «Юлия Цезаря», развлечем народ. В Кембридже всем очень нравилось.
Но и это не смягчило мистера Кармоди.
— Не буду я его приглашать!
— Дело твое, — сдался Хьюго, разочарованный, но не удивленный. Так он и знал; что их кабачок — утопия. Некоторые люди просто не могут расстаться с пятью сотнями фунтов. Поменьше — может быть… Что ж, и то хлеб.
— Ладно, — сказал Хьюго. — Если не возражаешь…
— Возражаю, — отвечал дядя. — А что?
— Да вот, Ронни прислал мне билет на бокс. Придется переночевать в Лондоне. Десятки хватит — ну, гостиница, завтрак, то-се… В общем, всякие расходы.
— Ты хочешь сказать, что собрался в Лондон на матч?
— Именно.
— И зря. Никуда ты не поедешь. Я тебе запретил ездить в Лондон. Последний раз я уступил, и что случилось? Ты провел ночь в полиции.
— Так это же гребные гонки!
— А я заплатил пять фунтов. Хьюго отвел рукой былые невзгоды.
— Недоразумение, — сказал он. — Виноват был не я, а полицейский. И кто теперь только там служит! Я давно замечаю… Да и вообще, больше такого не случится.
— Вот это верно.
— Значит, дашь десятку?
— Ни в коем случае.
— А ты понимаешь, что бы я подумал, если бы ты ее дал?
— Что у меня — старческий маразм.
— Нет. Что ты мне доверяешь. Самое страшное, когда нет доверия. Спроси, кого хочешь. Это вредит формированию личности.
Читать дальше