Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— Это мысль, — начал Генри, и тут же его одолели сомнения. — Одна беда: когда увидят, что эта штука пропала, трудно будет объяснить, почему ее нет на месте.

— Кто увидит?

— Попечители.

— Это еще кто такие?

— Не помню. Какая-то адвокатская контора.

— И они могут сунуть сюда свой нос?

— Думаю, они посылают время от времени человека убедиться, что все честь по чести. Я не так давно влип в эту историю с наследством, поэтому точно сказать не могу. Однако мой друг, Уэйд-Пиготт — у его знакомого этой дряни целая куча — рассказал мне о проверках. Звучит правдоподобно. Понятно, они хотят убедиться, что вещички не сплыли.

— Через определенные промежутки времени?

— Простите, я не совсем понял.

— Присылают письмо, что их представитель навестит вас в четырнадцать тридцать пять ровно через неделю после следующей среды, или он просто приходит, когда вздумается?

— Думаю, скорее второе.

— Значит, он может заявиться только через месяц или два?

— Наверное.

— Тогда дело в шляпе. Он приходит, видит, что штука пропала, поднимает бучу, а вы хлопаете себя по лбу и говорите: «Господи! Это, наверное, Стикни!» «Стикни?» — переспрашивает он. «Да гостил тут у меня пару месяцев назад, — говорите вы. — Наверняка он и спер. Помню, он говорил, что собирает пресс-папье. Ну и ну, — продолжаете вы. — Никогда бы не подумал. А с виду такой честный! Ладно, теперь ничего не попишешь». И действительно, ничего не попишешь, потому что Уэнделл давно в Америке, вне юрисдикции, или как там это называется. Не удивлюсь, если в Англии такое случается сплошь и рядом. Вопросы есть?

У Генри вопросов не было. Он безгранично восхищался логичностью ее доводов. Уэнделл, вероятно, нашел бы, что возразить, но у него временно парализовало голосовые связки. Он пребывал во власти смешанных чувств. С одной стороны, врожденная порядочность противилась бесчестному плану. С другой стороны, замысел открывал дорогу к вожделенному пресс-папье.

— Сработает, — убежденно сказал Генри.

— Конечно, — подхватила Келли. — История — комар носа не подточит. Одно дело, если бы вы разыграли ограбление, вызвали фараонов, и они вас влет раскололи. А так эта штука лежала в картинной галерее, в стеклянной витрине, которая даже не запирается. Уэнделл мог ее свистнуть в любой момент. Я прямо сейчас за ней и схожу. Не откладывай на завтра, и так далее.

Она с девичьей резвостью выбежала из комнаты, и Уэнделл наконец обрел дар речи. Все это время его мысли двигались в одном направлении.

— Параден, — сказал он.

— Да?

Уэнделл издал странный горловой звук — что-то среднее между блеянием и бульканьем.

— Люди, которые покупают фамильные ценности… их сажают в тюрьму?

— Конечно, — бодро отозвался Генри. — В Дартмуте их пруд пруди.

— Н-да? — проговорил Уэнделл.

Наступило молчание, со стороны Уэнделла — мрачное. Нарушила его Келли. Она была даже веселее, чем Генри.

— Готово, — объявила она. — Лежит у вас в спальне, Уэнделл, в комоде, под носками и носовыми платками.

— Его могут найти!

— Разумеется, я об этом подумала. Нельзя его там долго держать. Советую упаковать пресс-папьишко в бумагу, отнести на почту и отправить в ваш лондонский банк. Уэнделл открыл счет в Лондоне, — объяснила она Генри, — чтобы сразу выписать чек, если подвернется что-нибудь стоящее.

— Отличная мысль, — сказал Генри. — Правда, Стикни?

— Превосходная, — ответил заметно оживший Уэнделл. Он по-прежнему осуждал махинации своей тетки, но не мог отрицать их действенность.

— Я так и думала, что вам понравится, — сказала Келли. — Вот сейчас и отправьте, чтобы потом голова не болела.

За спиной у них кто-то кашлянул — негромко, словно страдающая астмой овца, но все трое заговорщиков вздрогнули, как будто услышали львиный рык. Генри затрепетал от макушки до пяток, Уэнделл подпрыгнул на два дюйма в воздух, и даже Келли немного смутилась. Все мигом обернулись. В дверях почтительно стоял Кларксон.

— Простите, сэр, — адресовался он к Уэнделлу, который вновь спустился на твердую землю. — Вы позволите мне сходить в деревню?

Уэнделл, судя по выражению лица, проглотил что-то жесткое и колючее. Слова дались ему с явным трудом.

— Да. Да. Конечно. Разумеется.

— Спасибо, сэр, — сказал Кларксон и пошел за котелком, без которого ни один английский камердинер не смеет показаться на улице. Устав гильдии строг.

Он оставил по себе тишину, которую одни назвали бы тягостной, другие — гнетущей. Будь Кларксон гонцом в греческой трагедии и принеси он весть о разгроме войска, вряд ли ему удалось бы вызвать большее оцепенение. Уэнделла по-прежнему била сильная дрожь.