Алекс Норк - Маргарита

— Кот, выходи, я их обезручил.

Напротив него лицо почти белое, а в зале — неимоверных размеров кот.

Профессор схватил бокал и выпил двумя большими глотками.

Потом повернул голову.

Один лежал, другие сидели… с очень болезненными гримасами, произносили негромко что-то и постанывали…

Кот с бумагой в лапах-руках сел за стол и напялил для близи очки.

— Так-с, кто у нас первый… Абу… не выговоришь — Абу какой-то. Похищение людей, подрывные дела, изнасилование двух русских девочек. Второй у нас кто?.. Азазел, я об эти имена язык поцарапаю.

— Дела читай.

— Заказное убийство в Москве… второе — в Питере, обстрелы колонн, изнасилования неоднократные.

— Дальше.

— Третий — обстрелы, похищения, одно заказное… хм… но никаких изнасилований.

— Он гомик.

— Ну и последний… а всё в точности, как у первого.

— Козулинский, — проговорил тот, что спрятал уже стволы, — ты всё слышал?

— Слышал, — раздался тяжелый голос, будто из дальней стены.

Сама стена вдруг шатнулась, посередине ее полетели деревяшки и щепки… высокий рыцарь в черных латах и с обнаженным мечом ступил внутрь.

Закрытое забрало не позволяло видеть лицо.

Рыцарь двинулся к тем на полу.

Черный металл зловеще поблескивал.

— И судимы будете мерою вашей!

Меч сначала закрутился в воздухе, а потом… три или четыре секунды… профессор всякое видел в анатомических залах, но расчлененные на десяток кусков тела видеть не приходилось.

Рыцарь сорвал с ближнего стола скатерть и обтер меч.

Кот подошел к столику профессора и сказал его визави:

— Пошел вон.

— Э, мне можно идти?

— А тянет еще посидеть?

На столе осталась забытая шляпа, которую кошак, присаживаясь, смахнул на пол.

— Билет, профессор, первого класса на берлинский поезд шестичасовой. Уж покушайте там, на Белорусском вокзале. Вещи доставят прямо в купе. Оборудование придет через несколько дней фургоном. Вот квитанция, там адрес организации.

— Мне расписаться? — растерянно спросил профессор Рождественский.

— Распишитесь, — солидно проговорил кот и подвинул кусочек пустой бумажки.

У известного драматического театра, что недалеко от Пушкинской площади, проходила акция — впускали бесплатно желающих.

Мужик плотный в кителе со знаками боевых отличий, штанами с лампасами в сапоги и с черной короткой ногайкой прохаживался у входа.

— Искусство любишь? — спрашивал он. — Проходи!

…

— И ты проходи.

— А ты, мужик, пьяный — мимо иди. Пока я не врезал.

Театр был весьма популярным, и люди охотно сворачивали в театральный подъезд, перед которым, слева и справа, висели афиши: «Маленькие комедии Б. Г. Мотова».

Главный режиссер приболел, и часть труппы отсутствовала — кто по болезни тоже, другие — на съемках, но прочих почему-то не смущали новые афишные вывески — артисты и персонал пробегали их взглядом и шли привычно, готовясь к работе.

Зал был полон, и осветителю вдруг показалось — больше себя самого.

Да ему не в зал светить, а на сцену.

Но заметил, в ложу вошел статный человек с охранником и сел, боком к сцене слегка.

Олигарх, небось, притащился.

Занавес стал подниматься, зал, ожидая, затих.

На сцене Дон Кихот стоят с Пансой.

Как положено — тот с копьем и в доспехах, этот — в полукрестьянской одежде, только многие обратили внимание — рожа у Пансы, ну, совсем уж разбойничья.

Декорации уводят в даль необъятную, только не испанскую, а вроде, нашу какую-то.

— Сколько людей в этом мире, Санчо?

— Да как посчитать, ваша милость, снуют, проворничают, забавляются на разный манер. Но я так думаю, что их… прорва.

— И куда стремит себя, Санчо, род людской?

— А никуда.

— Им и так всего хватает?

— Да ничего у них нет.

— У них нет главного, Санчо, людям не хватает подвига.

На сцену выходит серая в яблоках лошадь:

— Ух, надоело.

— Вот он, мой дорогой Ренессанс.

— Я Росинант.

Дон Кихот взгромождается с натугой в седло.

— Люди, Санчо, должны иметь пример подвига, чтобы его полюбить.

— Неужто опять, ваша милость, меня будут колошматить во всех трактирах?

— Страдания, Санчо, облагораживают душу.

— Я что-то по себе не заметил. Эх, ваша милость, — он указывает в бесконечные дали, — кабы дать лучше этим людям газ-электричество и простую медицинскую помощь, кабы дать им орудья труда…

— Да кто же им не дает?

— А те, кого они сами себе выбирают.

Лошадь: Ты бы слез, я прилягу.