Джером Джером - На сцене и за кулисами

Но как тебе это нравится? Она заявляет, что я играю недостаточно страстно и что, при таких условиях, у меня никогда не будет хорошо выходить роль любовников ...»

«….В понедельник я приезжаю в Лондон. Оставаться здесь дольше немыслимо. Положительно не знаю, что и делать; на прошлой неделе я получил всего только шесть с половиной шиллингов, а на позапрошлой одиннадцать; между тем театр дает всегда полный сбор.

Наш антрепренер очень ловкий человек; благодаря своим оригинальным и кричащим афишам он заманивает публику в свой театр и ловко дурачит ее те несколько дней, которые мы остаемся в каждом городе.

Для примера привожу тебе целиком одну такую афишу:

Разрушенная мельница на берегу Мертвого озера.

Грэс Мервин думает, что встретил друга, но находит врага.

Гарри Баддан вспоминает былые дни.

— Отчего ты меня не любишь?

— Оттого, что ты злой человек.

— Так умри же!

Борьба на краю пропасти!!

— Помогите!

— Никто тебе не поможет.

— Ты лжешь, Гарри Баддан, я здесь.

Рука из могилы!! Гарри Баддан находит свою смерть!!!

Вот каковы бывают провинциальные афиши.

Но какие бы деньги ни зарабатывал антрепренер, мы их все равно не видим и не получаем. Он останавливается в лучших гостиницах, а мы должны закладывать последний сюртук, чтобы заплатить за паршивенькую меблированную комнату.

Но не только с актерами так низко поступают антрепренеры, еще лучше они обманывают авторов театральных пьес. В нашем репертуаре есть две пьесы, обе имеющие большой успех у публики, но за которые автору до сих пор не заплачено ни одного пенса. Во избежание недоразумений с этими авторами, наш антрепренер переменил в этих пьесах заглавия и места действующих лиц. Таким образом, ни сам автор, ни друзья его (если только у писателя могут быть друзья) никогда не узнают этой пьесы, а если и узнают, то все равно сделать ничего не могут.

Какая несносная вещь — это огнестрельное оружие на сцене! Вчера вечером я чуть было не ослеп из-за него, до сих пор сильно болят глаза. По-моему, актеры всегда должны стрелять в воздух. Это единственное спасение, если сцена маленькая; правда, выходит довольно смешно, что человек падает и умирает оттого, что другой выстрелил в луну, но что же делать, если с этими пистолетами всегда выходят какие-нибудь истории. То они совсем не выстрелят, то стреляют туда, куда не следует. Вообще, на них никогда нельзя положиться. Вы приставляете пистолет к самому лбу кого-нибудь из актеров, говорите — «умри», и с этими словами спускаете курок; но пистолет дает осечку, и человек не знает, что ему делать — умирать или нет.

Он решает подождать, пока вы выстрелите второй раз; вы стреляете вторично, и пистолет дает вторую осечку. Тут только вы замечаете, что бутафор забыл надеть пистон, и убегаете за кулисы. Оставшийся на сцене актер думает, что все кончено, и потому, не дожидаясь вас, падает и умирает. Вы бежите уже с надетым пистоном и хотите его убить, но находите его распростертым на полу.

В нашем театре нет никаких костюмов. Поэтому на какие только хитрости и ухищрения не заставляет пускаться нужда и необходимость. Ты себе представить не можешь, до чего дошла наша изобретательность доставать и придумывать себе костюмы. Мой старый сюртук с белым жабо и кружевами вокруг рукавов, которые нашивает мне перед спектаклем одна молодая девушка, служит мне, когда я играю роли франтов в старинных комедиях; когда надо изображать французского солдата, я отворачиваю назад передние фалды и прикрываю их красной клеенкой. Пара белых рейтуз вполне заменяет лосины; когда же надо изображать испанского заговорщика, я обыкновенно выпрашиваю у своей хозяйки скатерть…»

В конце октября я приехал в Лондон и первым долгом пошел в мой старый театр на Суррейской стороне. Там я нашел совсем новый состав актеров и нового антрепренера, который, однако, знал меня и сейчас же принял к себе в труппу на молодые роли за то, что у меня была одна совсем новенькая пара платья. Но не успел я пробыть здесь и одной недели, как антрепренер разорился и театр закрылся. Должно быть, его окончательно разорили те двенадцать шиллингов, которые он заплатил мне в субботу вечером. В понедельник утром в театр пришли какие-то люди и отвинтили газовые рожки; антрепренер сказал, что не может больше содержать театра, и отпустил нас на все четыре стороны.

Тогда я с двумя или тремя актерами этой труппы отправился в Ист-Эндский театр, который открывался на очень короткое время также по случаю приезда одного известного всему миру актера. Это был по счету сороковой известный всему миру актер, имя которого я слышу в первый раз. Вследствие этого пришлось сделать заключение, что я очень неразвитой человек и что мое образование в области сценического искусства и всемирных знаменитостей, очевидно, сильно хромает.