Леонид Ленч - Тернистый путь

Но Петька Кошелев ничего этого не слышит и не видит. Он видит только высокий прямоугольник открытых дверей, и зеленую траву на церковном дворе, и кусок синего чистого неба, по которому в эту минуту быстро проплывает четкий силуэт низко летящего самолета с откинутыми назад сильными крыльями.

Вечером — концерт! Первый настоящий, открытый концерт — с публикой, с афишами, с билетами!

Лена Брускова, только что окончившая музыкальную школу певица, поднялась с дивана, на котором сидела, сжавшись в комочек, и подошла к зеркалу. В зеркале отразилось здоровое круглое лицо с черными, испуганными, чуть удивленными глазами.

— Боитесь? — строго спросила свое отражение Лена Брускова.

Отражение кивнуло головой.

— Вы ничтожное и жалкое существо! — сказала Лена. — Вы не артистка. Вот и всё!..

Ей очень хотелось, чтобы отражение не согласилось с ней. Чтобы оно даже прикрикнуло на нее, но отражение молчало. Лена снова села на диван и взяла со столика афишу. Ее имя — «Елена Брускова» — набранное крупными красными буквами, стояло рядом с именами известного чтеца и популярного пианиста. Лена внимательно прочитала всю афишу, и ей вдруг показалось, что это не она, Лена, будет петь сегодня вечером в Большом зале филармонии, а другая, неизвестная ей, знаменитая и гордая Елена Брускова. Той же Елене Брусковой, конечно, все трын-трава! Она выйдет на эстраду уверенно, смело, розовая, улыбающаяся, в длинном красивом платье со шлейфом. И она не будет бояться наступить на этот проклятый шлейф. Нет, та Елена Брускова умеет обращаться со шлейфом и с нотами; она знает, как надо поклониться публике, чтобы, с одной стороны, в поклоне не было академической холодности, с другой — не чувствовалась девчоночья ученическая восторженность. Та Елена Брускова все знает!.. Конечно, Лене приходилось за время своего учения в музыкальной школе выступать в ученических концертах, но — посудите сами! — разве можно сравнивать закрытый концерт учеников с тем, что Лене предстояло пережить сегодня первый раз в жизни? Как из Лены — вот из этой девчонки с испуганными глазами — превратиться в Елену Брускову, как?!

В соседней комнате послышались грузные шаги. Потом раздался низкий, грубый женский голос:

— Есть тут кто живой или нет?

— Есть, есть, Мария Карповна! — радостно отозвалась Лена. — Идите сюда!

Появилась старуха, такая громадная, широкая и тяжелая, что Лене почудилось, будто в комнату вошел гардероб, одетый в черное поношенное платье из тафты.

Марию Карповну Шарапову знал весь приморский городок, в котором прошло Ленино детство и куда по прихоти судьбы она приехала с путевкой краевой филармонии на свои первые в жизни гастроли. Когда-то Мария Карповна была эстрадной певицей, исполнительницей «старых таборных песен и цыганских романсов». Но это было давно, очень давно! От того далекого времени у Марии Карповны осталась лишь пачка выцветших фотографий (отдельно лежат карточки ее четырех официальных мужей — крепкая старуха пережила всех четверых), высохший лавровый венок с полинявшей лентой, на которой написано: «Нашему многоуважаемому соловушке от купеческого сословия г. Павлодара», и потрепанная папка с нотами. Чего только нет в этой папке! Там и «Отцвели уж давно», и «Он целовал ее», и «О бедном гусаре замолвите слово», и другие, забытые, мертвые теперь романсы и песни. Когда у нее пропал голос, профсоюз выхлопотал старухе пенсию Мария Карповна поселилась в маленьком городке на берегу моря. Она не переставала считать себя артист кой, и в городе любили рассказывать, как однажды, на чьих-то именинах, ее попросили спеть «что-нибудь душещипательное». Принесли гитару. Мария Карповна взяла инструмент, уставилась тяжелым, гипнотизирующим взглядом на блюдо с остатками домашнего винегрета, затянула было хриплым басом «Отцвели уж дав но…», но вдруг отбросила от себя гитару и, как утверждали очевидцы, «у нее по щекам — вот такие! — слезы покатились».

Мария Карповна звонко чмокнула Лену в щеку, села на стул и сказала:

— Калитка у вас открыта, дверь тоже. Я так прямо и вошла, как слон. Где твои-то?

— Мама в магазин пошла, а папа у себя в больнице. Как живете, Мария Карповна?

— Ничего, скриплю! — ответила старуха, и стул под ней действительно жалобно заскрипел, словно предупреждал, что за последствия не отвечает. — Дай-ка мне другой стул, — сказала она сердито, — а то этот какой-то хлипкий. Беда с этой мебелью!