Леонид Ленч - Тернистый путь

— Обождет, не сдохнет! Петровна, миленькая, а энтот симпатичный валетик что означает?

Из зала доносился глухой стон. Только тогда Нюрка тащила иссохшую яичницу и у столика завязывалась обычная перепалка.

— Черт знает что! Целый час нужно ждать яичницу! За это время большой инкубатор можно зажарить.

— Вас десять, а я одна, — парировала удар Нюрка, хотя в зале с натяжкой можно было насчитать лишь три одушевленных предмета: посетитель, кассирша Ангелина Сигизмундовна и ее кот Будда.

Дома Нюрка с удовольствием рассказывала соседям несложные новости из жизни «Кафе № 5»

— Сегодня один, в очках, не утерпел, сам пошел за кофием. Как посклизнется — куды очки, куды кофий! Смеху было!..

Ничего нет вечного под луной. Однажды в «Кафе № 5» пришли маляры и плотники и через пятидневку холодный сырой зал, отделанный фанерой под дуб, чудесно изменился. На буфетной стойке появились аппетитные торты и вазы с фруктами и конфетами. Вместе с неприличной пальмой куда-то исчез бывший директор Степан Степанович. На Нюрку надели голубую шелковую кофточку, бежевую юбку и сделали ей маникюр.

— Вот что, девушка, — сказал ей новый директор, седой, с веселыми глазами, — вежливой надо быть, улыбаться надо, когда разговариваешь с посетителями. У нас кафе, а не похоронная контора. Понятно?

— Все мужчины — грубые эгоисты, — сурово сказала Нюрка словами Ангелины Сигизмундовны. — Не стану я им улыбаться, хоть вы меня на кусочки режьте.

— Какие там эгоисты! — засмеялся директор. — Попадаются и альтруисты! С завтрашнего дня начинаем работать по-новому. Учтите это.

Ночью Нюрка спала плохо. Снились мужчины, сплошь грубые эгоисты, седой директор и будто порвалась новая бежевая юбка. На душе было тревожно.

Кафе открылось ровно в шесть часов вечера. Поговорить о роковом сне с Петровной не удалось, потому что оркестр в зале сразу заиграл веселый фокстрот, гостеприимно хлопнула починенная дверь и появились первые посетители.

За Нюркин стол сел молодой парень с симпатичным белокурым чубом на лбу. В форме летчика. Наверно, грубый эгоист.

«Еще я такому улыбаться буду!» — с тоской подумала Нюрка.

Белокурый эгоист заказал какао с пирожным и добавил:

— Особенно не торопитесь подавать. Я пока покурю, музыку послушаю. Очень уж у вас хорошо стало.

Улыбаясь, он в упор посмотрел на Нюркину голубую кофточку, на пылающие ее щеки и растерянные глаза и сказал:

— И даже официантки приветливее стали! А раньше здесь одна такая выдра была, такая злючка! Не девушка, а скала «Пронеси, господи». Ее уволили, что ли?

Нюрка вспыхнула, хотела было срезать нахала и вдруг неожиданно для самой себя сказала:

— Уволили!

И улыбнулась.

О приезде знаменитого Кабиносова в доме отдыха стало известно с утра. Для него приготовили лучшую — седьмую — комнату, переселив оттуда толстого актера Гуряева. Гуряев ходил к директору обижаться, говорил, что не сегодня завтра получит заслуженного, но это не помогло. Директор был неумолим, и переселение состоялось.

За ужином знаменитый Кабиносов сидел на председательском месте за столом, щурил острые светлые глаза, рассматривал женщин и, небрежно тыкая вилкой в блюдо с заливным поросенком, говорил очень громко, словно на лекции:

— Кормят неплохо!.. Мне, собственно, посоветовал ехать сюда Геннадий Иванович… Что?.. Да, да, тот самый. Геннадий Иванович говорил, что мне здесь будет уютно.

Он явно щеголял тем, что называет запросто по имени и отчеству такого большого человека.

Встал он после ужина первым и сейчас же ушел к себе наверх — чернобородый, представительно лысый, в отличном заграничном костюме «с искоркой».

— А чем он знаменит, этот Кабиносов? — спросил у сидящих за столом Гуряев.

Всезнающая Зоя Львовна удивленно подняла мистические брови:

— Неужели не знаете? У него же собственная лаборатория.

— Представьте, не знаю. Про Павлова читал. Сперанского знаю. А вот Кабиносов… Что же он делает в своей лаборатории?

— Я не знаю точно, что он делает, — сказала Зоя Львовна. — Кажется, с кошками что-то делает Об этом писали.

— То есть как с кошками?

— Он наблюдает эти… одним словом, процессы. В общем, все это безумно интересно.

— Вы меня извините, — сказал настойчивый Гуряев, — но я хочу выяснить. Он, значит, биолог?

— По-моему, он ветеринар, — заметил архитектор Некушаев. — Определенно, ветеринар.

— А я думаю, что он зоолог, — вмешался в разговор художник Комаринов.