Леонид Ленч - Тернистый путь

— Господи, мать-то как рада будет! — вздыхает Каныгина, смахивая с ресниц непрошеную бабью слезу.

— Ну, я побежал! — кивает ей управдом. — Значит, договорились насчет завтрашнего дежурства?

— Не беспокойтесь, Василий Архипович! Все будет в порядке.

Управдом ушел. Каныгина усаживается поудобнее и снова принимается за чтение. Но почему-то не волнуют ее сейчас приключения храброго виконта; чувства досады, смущения и смутного недовольства собой теснятся в ее груди. Положив на колени книжку, молодая лифтерша смотрит сквозь решетку на пустую шахту лифта, вздыхает и думает. О чем она думает?!

Среди студентов нашего института были разные люди. Были энтузиасты, славные ребята, с горячими сердцами, готовые по окончании института ехать на работу куда угодно, хоть к черту в зубы. Были и легкомысленные пижоны, которые вовсе не думали о будущем, а жили своим сегодняшним днем с его волнующими боевыми проблемами, вроде такой, например: какой ширины надо шить брюки — 22 или 24 сантиметра? И был Коля Прихожанинов, наш обстоятельный, солидный Коля, носивший брюки не очень узкие, но и не широкие и думавший денно и нощно не о том, где он будет работать, а соображавший, как бы ему не промахнуться с женитьбой и выбрать невесту именно такую, какая нужна. В принципе вопрос о женитьбе у Коли был решен.

В отличие от многих нас, грешных, Коля Прихожанинов жил не в студенческом общежитии, а в собственной, очень хорошей комнате в центре, доставшейся ему от покойной бабушки. Кроме комнаты в восемнадцать метров со всеми удобствами Коля Прихожанинов имел еще влиятельного дядю, крупного министерского работника, и считал, что сочетание таких элементов, как комната с газом и дядя с весом, должно обеспечить ему, Коле, в будущем хорошее, уютное местечко в каком-нибудь прочном московском учреждении, не поддающемся, как говорится, «расщеплению».

О какой же невесте мечтал наш Коля? О красавице с лазурными глазами? Нет! Наружность будущей избранницы Колиного сердца в его мечтах не выступала на первый план. Хорошо бы, конечно, чтобы в подруги жизни досталась хорошенькая, но, в конце концов, «с лица не воду пить». Попадется такая «принцесса грез», про которую друзья скажут: «Вообще-то говоря, Колькина жена не урод… И глаза у нее, вообще говоря, такие… На месте у нее, в общем, глаза!»— и на том спасибо судьбе-индейке! Важно другое — важно, чтобы она была «хозяйка дома», чтобы ее личность гармонически сочеталась бы и с комнатой в центре со всеми удобствами, и с дядей с весом. А главное — чтобы она умела хорошо готовить!

Да, Коля Прихожанинов любил покушать и не скрывал этой своей страстишки. Покойная его бабушка была великой мастерицей по этой части, и нередко мы слышали, как Коля, скорбно вздыхая, говорил: «Ах, бабка, бабка! Если бы вы только знали, ребята, какие она делала слоеные пироги с рисом и яйцами, как умела поджарить телятину!» И глаза его туманились слезой.

Коля дружил и ухаживал за многими студентками, но, увы, ему отчаянно не везло. Всё как будто поначалу складывается хорошо: и обстоятельность имеется у очередной «принцессы грез», и солидность в рассуждениях о жизни, и наружность довольно привлекательная — глаза, во всяком случае, на месте. А зайдешь к ней в общежитие, скажешь как бы невзначай: «Ты извини, Маруся (Лена, Катя, Зоя, Галя), но я что-то проголодался. У тебя нельзя чего-нибудь перехватить?»— и все идет прахом!

Маруся (Лена, Катя, Зоя, Галя) доставала из окна сверток с готовыми котлетами, тащила Колю на общую студенческую кухню и, швырнув котлеты на сковородку (от этого небрежного швырка у Коли уже переворачивалось сердце), принималась щебетать о разных пустяках, занимая своего гостя наивной и милой девичьей болтовней. Оставленные без присмотра котлеты горели, наполняя кухню клубами едкого смрада, и вместе с котлетами сгорала Колина мечта. Какая же это «принцесса грез», когда она простые котлеты не может поджарить?

И вот Коля встретил наконец идеальную «принцессу грез». Всем институтом мы поехали летом на Алтай помогать целинникам убрать урожай. Пришлось здорово поработать! Мы, студенты, жили в огромном сарае для сушки зерна вместе с ласточками, будившими нас по утрам своим беззаботным щебетом, а студентки — в полевых фургонах для трактористов. Столовую для себя мы построили сами. Поварихами вызвались быть наши же студентки, и среди них выдвинулась своим талантом Нина Куницына с геологического факультета — милая девушка, веселая, как те ласточки, которые чивикали нам «с добрым утром!», едва только пышное, сдобное алтайское солнце выкатится из-за горизонта. К тому же еще она была по-настоящему хорошенькая девушка. Повязанная красным платочком, загорелая, черноглазая, она хлопотала, напевая, возле своих кастрюль с добрым украинским борщом и у могучих противней со шнель-клопсами и зразами и была чудо как хороша! И Коля Прихожанинов погиб. Кулинарная одаренность Ниночки в соединении с ее привлекательной наружностью пленили его воображение. Коля стал кушать по две порции всего, что готовила Ниночка, приглашал танцевать только ее одну, когда по вечерам у девичьих фургончиков на вытоптанной, твердой как камень земле мы заваривали балы под баян, уходил с ней в степь на далекое озерко — помечтать, поговорить о жизни.