Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

Подавал мне пожилой официант, одетый по летнему времени в белую куртку. Что-то в его лице мне показалось знакомым, и я рискнул задать вопрос, на который сам, откровенно говоря, не люблю отвечать, считая его пустяковым:

— Скажите, пожалуйста, где мы с вами могли встречаться?

Некоторые доморощенные остряки нередко отвечают:

— Да мы же с вами в одной тюрьме сидели… Ха… ха!

Официант улыбнулся и вежливо ответил:

— Не узнаете?

И тут, по улыбке, я сразу узнал Латышева, бывшего директора «Сети».

— Алексей Потапыч!

— Я, как видите…

— Ну, вас не узнать. Без бакенбардов. Похудели, помолодели.

— Слава богу, чувствую себя хорошо.

— Давно, извините, вернулись?

— Скоро два года. Время летит, не замечаем.

Посетителей в кафе не было, и мы разговорились. Латышев рассказал, что отбыл срок и вернулся в Краюху.

— Куда же еще? И вот поступил сюда официантом.

— Почему же здесь работаете, а не в большом зале?

— Не хочу. Соблазнов там много. А я до сих пор с душевным трепетом вспоминаю. Даже говорить не хочу.

Мимо окна прошел мужчина и помахал Алексею Потапычу рукой.

— Вот еще один.

— Кто это?

— Поляков. Помните, ларьком возле парка заведовал? Сейчас в сберкассе кассиром работает.

Заметив мое удивление, Латышев, улыбаясь, рассказал:

— Его там, где мы были, счетному делу обучили. Понравилось ему кассиром быть — мне, говорит, доверяют.

— И ничего?

— Все в порядке. Теперь ему можно весь алмазный фонд доверить, ни одного камушка не пропадет.

Я, наверное, многое услышал бы от Алексея Потапыча о старых знакомых, но вошла буфетчица и сказала:

— Товарищ Латышев, вас Петр Иванович просит.

Алексей Потапыч спросил меня:

— Посидите еще или рассчитаемся?

Расплачиваясь, я поинтересовался, кто это — Петр Иванович?

— Наш директор, Коротков. Помните, когда-то прокурором был, потом защитником? Не пошло у него это дело. Все подзащитные от него отказывались. Начнет словно бы в защиту, а кончит — ну чисто государственный обвинитель. А сейчас у нас хозяйствует… Извините, побегу, а то осерчает.

В вестибюле гостиницы я купил свежий номер «Трудового края» и, как это принято, начал читать с четвертой полосы. Газета меня порадовала обилием информаций. Все заметки начинались с двух слов: или «вчера», или «сегодня».

«Вчера состоялось совещание по благоустройству…», «Вчера состоялось открытие нового кинотеатра „Мир“…»

Я вспомнил время, когда даже такие заметки появлялись в «Трудовом крае» не ранее чем через неделю после происшествия. Бывший редактор Курагов очень любил все согласовывать «в инстанциях». И согласовывал подолгу.

Еще одна заметка остановила мое внимание: «Сегодня в редакции „Трудового края“ состоится очередная литературная „среда“. Будет обсуждаться новая поэма Константина Осинина. Начало в семь часов. Просьба не опаздывать».

Я обрадовался возможности интересно провести первый вечер в милой моему сердцу Краюхе.

Меня потянуло на набережную, полюбоваться простором, открывавшимся взору. Я даже припомнил стихи моего друга, сменившего, к сожалению, поэтическую музу на кресло главного редактора солидной газеты:

Набережная стала нарядная. Молодые липы разрослись, получилась тенистая аллея. Газон был необычный — в густой зеленой траве виднелось бесчисленное количество маков. И еще одно нововведение поразило меня: скамейки на набережной окрашены в разные цвета — красные, синие, желтые, белые. И, черт возьми, это очень приятно для глаза.

Я присел на голубую скамейку, на которой дремал симпатичный старичок. Он при виде меня встрепенулся, и начался, как водится, разговор:

— Кто это додумался до такой прелести? — спросил я про разноцветные скамейки.

— Это, дорогой мой, председатель нашего горсовета товарищ Кормаков инициативу проявил. Когда-то, дорогуша, он у нас на тарном заводе был. Помните, его все ласково Ваней называли? А сейчас, дорогой мой, он Иван Васильевич… Замечательный оказался работник. А вы, дорогой, надолго к нам?

— Извините, с кем имею честь?

— Не узнали? Лыков, помните, в горпромсовете заместитель секретаря партбюро…

— Простите, не узнал. Помнится мне, вы бороду носили?

— Снял. Как шестьдесят лет стукнуло, ушел на пенсию, так и сбрил. Хожу, дорогуша, босой. И все удивляюсь на себя: зачем это я, старый болван, столько лет эту чепуху носил?

— Где вы сейчас? Ах, простите, на пенсии? Не скучаете?