Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет [Авторский сборник]

Шофер с ходу погнал машину, и Кузьма Егорыч начал размышлять уже более спокойно: «Сейчас приедем к Соловьевой. Дома ее, конечно, нет. Одни дети. Если вазу успели внести в дом, скажу, что это ошибка. Дети, понятно, ее не распаковали, они еще маленькие. Заберу, окаянную, и кокну где-нибудь в овраге на мелкие кусочки, чтобы от надписи не осталось ни одной буквы. Впрочем, почему я должен ее кокать? Надпись-то безымянная? А фото можно отклеить. А раз можно убрать личность Соловьевой, значит, вполне доступно наклеить другую? Стало быть, надо вазочку сохранить…»

— А вот и Солнечная. Приехали!

В творческой жизни Краюхи ведущими являлись художники. Этому, очевидно, способствовали окрестные пейзажи, так и просившиеся на полотно. Музыкальные деятели все больше руководили хорами и кружками художественной самодеятельности. Единственного композитора Долинского перекупили соседи, предложив ему отдельную двухкомнатную квартиру. Но Долинский отплатил соседям черной неблагодарностью — ушел регентом в церковный хор. На этот раз соблазнился новенькой «Волгой».

О краюхинских литераторах всерьез говорить, пожалуй, не стоит. Отделения Союза писателей в Краюхе нет — нельзя же создавать отделение из одного человека. А таким единственным членом Союза писателей являлся детский писатель Онуфрий Пеликанов — мужчина высокого роста, тонкогубый, с хитрыми цыганскими глазами. Ветеринар по образованию, Пеликанов, находясь в армии, специализировался на лечения лошадей. Выйдя в отставку с хорошей пенсией, он выбрал местожительством Краюху, и не случайно: район изобиловал колхозами с крупным поголовьем рогатого скота, свиней, овец и, конечно, лошадей — наиболее близкого отставному ветеринару отряда непарнокопытных.

В Союз писателей Онуфрия Пеликанова приняли давно, еще до воины, когда он студентом практиковался в ветлечебнице. Приняли за рассказ «Гнедко», в котором повествовалось о том, как невзрачная лошаденка Хитрая победила на рысистых испытаниях дипломированную Шельму. Любители тотализатора, а их в приемной комиссии Союза оказалось немало, приняли Пеликанова почти единогласно. Президиум, состоящий на две трети из любителей футбола, слегка поправил приемную комиссию — утвердил Пеликанова кандидатом.

Так и ходил Онуфрий Пеликанов в кандидатах до самой отмены этого института.

Дело Пеликанова снова рассматривалось на приемной комиссии. Стоял вопрос — как быть? Оставлять Онуфрия в союзе или лишить его этого почетного звания? Спорили долго, вслух прочитали «Гнедко». Всем казалось — никаких оснований оставлять в Союзе нет. Но поднялся седой писатель, обычно хранивший на заседаниях таинственное молчание.

— Нехорошо! Стыдно! Непонятно! Человек двадцать лет принадлежал к нашей семье… Допустим, он мало написал, допустим. Но он же был занят! И чем? Общественно полезным трудом — лечил животных. Лошадок. Он напишет еще. Я уверен, Я верю в него, верю. Прошу прислушаться к моим словам, к словам старого литератора… Я тоже двадцать лет ничего не издаю. И меня, выходит, надо просить об выходе? А я пишу. Пишу — не спешу. Моя норма — десять строк в сутки, и чтоб ни одно слово не повторилось. Я взыскателен. А в Пеликанова я верю. Он талантлив — это бесспорно.

Пеликанова оставили. Он действительно оправдал надежды старого литератора — написал повесть для детей «Скачка с препятствиями».

Повесть имела успех. Правда, печатных отзывов не было, но один критик в устном выступлении отметил глубокое проникновение автора в психологию коня. Ободренный вниманием, Пеликанов доказал животворное влияние критики — начал выдавать рассказы о животных, благо материал оказался под рукой — в Краюху приехал на гастроли цирк. Особенно удался рассказ о льве Керосине, влюбленном в свою дрессировщицу. Рассказ, отпечатанный на обороте цирковой программы, принес Пеликанову славу, и он окончательно отказался от мысли возвратиться к ветеринарной практике.

Пеликанова начали приглашать на разные заседании, избирать в президиумы, посылать на творческие встречи с читателями. Он так бы и жил, спокойно купаясь в лучах славы, как в нарзанной ванне. Но в уютную, без душевных треволнений, жизнь грубо вмешались местные критики, выросшие в литературном объединении «Основа». Критиков было трое — суровый, как следователь по особо важным делам, Иван Колдыбин, всегда улыбающийся, но очень ядовитый Алексей Трынов и еще не определившийся окончательно, но уже подающий надежды Митя Осокин. Пробыв в литературном объединении по нескольку лет, они поняли, что их стихия — критика. И всерьез взялись за Пеликанова.