Геннадий Емельянов - Арабская стенка

— О-о! — удивятся гости. — Где отхватил?

Блондин поднимет палец тычком и ответит со значительностью:

— Уметь надо! Связи…

Чего доброго, еще и побахвалится, что недаром пьет коньяк с заместителем председателя горисполкома, на «ты» с ним. И вообще… У Зорина от таких размышлений опять, как давеча в кабинете, заходила ходуном левая нога. «Не бывать тому, хоть вы лопните все!»

Скорым шагом прибежал счетовод, он уже издали облегченно закивал, улыбаясь: есть на складе те самые арабские стенки, о которых было спрошено.

— Желаете посмотреть, где стоят?

— Желаю.

Стенки стояли на видном месте, как раз напротив застекленной конторки, где располагался заведующий складами. В конторке был небольшой канцелярский стол, несколько стульев да шкаф, заваленный бухгалтерскими фолиантами в самодельных переплетах. Здесь было темновато, от бетона несло костоломной сыростью. Зорин зябко поводил плечами:

— Нежарко тут у вас.

— Зимой еще ничего, зимой батареи топят, а вот по весне — ревматический климат, товарищ заместитель.

— Да-а. Так вот. Эти стенки надо спрятать воо-он туда, — Олег Владимирович показал кулаком в темное складское нутро. — И загородить их стульями, что ли. Стульев у вас много?

— Стульев — миллен.

— Стульями и загородите, да так, чтобы никто не нашел.

— Когда это сделать?

Зорин почувствовал на своем затылке горячее дыхание ненавистного блондина и решительно сказал:

— Сейчас же, немедленно! А вместо арабской мебели, поставите сюда другие ящики, какие угодно.

— Сложно это…

— Что сложно?

— А переставить.

— Почему?

— Грузчиков уговаривать надо, я с ними не умею обращаться. Симка, тот умеет, — я нет.

— Они же на работе, грузчики?

— На работе, само собой.

— И что же?

— Дык ить они уже поставили эти ящики, так?

— Так.

— Это они обязаны: выгрузить, разгрузить, остальное их не касаемо. — Мужичок вздохнул, глядя на большого начальника с сочувствием, и развел руками. — Позвать?

— Кого?

— А старшего.

— Зовите.

Откуда-то из-за конторки явился рябой детина, косоватый на один глаз, в драной кепке и с большим лицом малиновой красноты, встал боком, почесался, зевая. Счетовод застенчиво объяснил, какая предстоит задача, детина слушал и не слушал, вперившись в потолок, и пошел назад, пренебрежительно махнув рукой: устал я, дескать, слушать глупости ваши.

— Не в настроении! — сказал счетовод сокрушенно. — С похмелья. Они завсегда с похмелья.

— Безобразие!

— Оно, конечно, безобразие, да где их возьмешь, трезвых-то грузчиков: дефицит. Сима Чемоданов говорит: их, мол, в Красную Книгу заносить надо, как редкостных животных. Такое дело…

— А как их расшевелить?

— Пока не похмелятся, ногтем не колупнут, это уж точно.

— Безобразие!

— Оно, конечно, безобразие…

— Вы ему объяснили, кто я такой?

— Не объяснял, счас, если хотите, объясню?

— Пожалуйста.

Счетовод подался в конторку, где горела лампочка без абажура, помаячил там за стеклами неясно, будто в текущей воде, и исчез. Зорин топтался посреди склада и впадал в меланхолию от сознания своей беспомощности, ему тотчас же захотелось вернуться в кабинет, где на всякой даже мелочи лежит печать большой власти, где ковры заглушают шаги и даже телефонные звонки звучат вкрадчиво, где каждое слово имеет вес и силу закона. На неизмеримую долю мгновения причудилось вдруг заместителю, что тело его уменьшается. В детстве Зорину одно время очень хотелось хоть ненадолго сделаться совсем крошечным, с муравья, например, чтобы покататься верхом на бабочке-капустнице или вызвать на смертный бой клеща, обитающего на малине. В детстве мечта не сбылась, зато теперь, кажется, сбывалась. И совсем некстати. Заместителю показалось, что побеленный потолок склада на железных балках стал удаляться в голубиную высь, стены раздвинулись, а счетовод, который возник, из конторки, имеет голову величиной с пивную бочку. «Что это со мной, господи!»

— Литруху просят, — сказал счетовод, и голос его раскатился окрест, подобно грому.

— А?! — Олег Владимирович задрал голову, но с замиранием сердца обнаружил, что опять стремительно вырастает, и загородил голову ладошкой, чтобы не удариться о железо наверху.

— Литруху, мол, просят.

— Вы им объяснили, кто я такой?

— Конечно. Нам, мол, один хрен: что бог, что царь, что Никита Редькин, пусть шевелится.

— Кто это пусть шевелится?

— Так вы, наверно, я уже набегался.