Юлия Вознесенская - Жила-была старушка в зеленых башмаках…

— Я тоже так подумала, Марусь, но вот ты посмотри на эту морковку, почему это у нее ботва другого оттенка?

— Да потому, что это не морковка, а космея! А вот тут ноготки, а это васильки пробились… А это вроде редиска… Тут вот настурция темная, а это настурция светлая.

— Овощи Агуня сажала, а вот цветы откуда взялись?

— Я ж тебе говорила про Наташку, а ты — «Путаешь, путаешь!» Я ей цветочных семян дала — она их и посадила. А потом вы приехали и по цветочным семенам овощи посеяли. Интересно, а куда же она георгины посадила? Я ей с десяток дала, сортовых, разных…

— И что же теперь делать, Марусечка? — перебила ее Лика. — Я ведь девочкам обещала грядки прополоть…

— Перво-наперво их и надо прополоть, а потом проредить и уже после решать, что от чего пересаживать — цветы от овощей или овощи от цветов.

— Ну, это уж пускай Агуня решает, мне бы только с прополкой справиться.

— Справишься! Я тебе помогу, все равно делать нечего.

— Ой, спасибо, Марусечка! Я сейчас принесу тебе скамеечку и перчатки.

— Неси! Раньше-то я голыми руками полола, а нынче от безделья руки стали мягкие, как подушки, белые. Даже под ногтями бело — не руки, а позорище! И скамеечку тащи — я внаклонку с отвычки полоть боюсь, еще голова закружится.

Соседки сели на скамеечки друг против дружки и принялись за работу. Они дергали, дергали и дергали сорняки, складывая их в кучи, потом относили в компост. Ну и разговаривали за работой, конечно.

— Сто лет была деревня как деревня, а теперь ей конец приходит, — сказала Марья Васильевна.

— Не сто лет — гораздо больше! — возразила ей Лика Казимировна. — Оринка старше Петербурга на несколько столетий.

— Да я помню, вы еще в детстве про древность Оринки всем нам уши прожужжали… А теперь — все, нет больше Оринки!

— Как это «нет»? Куда это она вдруг подевалась?

— А куда подевались коровы?

— Какие коровы?

— Наши деревенские коровы! Ты помнишь, какое было ориновское стадо, когда мы были девчонками? Бывало, гонят стадо, а нам с тобой надо друг к дружке дорогу перебежать — так стоишь, стоишь, ждешь, пока все стадо пройдет… А теперь где они все — коровы, овечки, козочки?

— У Капитолины Николаевны есть корова, у Зайцевых — две козы. И у фермеров пять коров и стадо овечек.

— Вот фермерам Капа свою корову и продала — чтобы навещать можно было. А фермеры — они не наши, они азербайджанцы. Еще неизвестно, останутся ли они тут жить. Они не деревенские!

— Зато у них можно брать молоко и творог.

— Я не о них, я о деревне беспокоюсь. А какие у нас раньше огороды были, помнишь?

— Ну да — картошка под самые окна.

— Зато хватало картошки всем на всю зиму.

— Марусь, ну вы же не сидите зимой без картошки?

— Не сидим. Потому что деньги есть.

— Вот видишь! А раньше картошка была нужна, потому что денег у людей было меньше, не все могли на рынке или в магазине картошку покупать. Вот и сажали кто сколько может. У нас между рядами яблонь везде грядки были, да еще и за забором участочек. А каково было ее сажать-копать-окучивать? Мне, знаешь, нравится, что вместо картошки люди стали сажать овощи и цветы.

— Вот вы и насадили вперемежку — цветы и овощи.

Лика не стала спорить с очевидностью, зеленевшей перед нею на грядке. Некоторое время пололи молча.

— С деньгами тоже все стало вовсе непонятно! — начала новую тему Маруся. — Вот рассуди сама. Сватья моя и тезка Мария Павловна, ну мать моей невестки Марины, была директором Стройбанка. Когда мой Степан с Мариной поженились, мы еще клин под картошку за забором раскопали, чтобы и на них хватало до весны. А зарплата у сватьи была почти две тысячи рублей, хорошие деньги по-тогдашнему. Но без своей картошки прожить было бы трудно. После реформы стало двести. Это уж вроде как меньше, чем две тыщи старыми, для того реформа и проводилась. И жили они в двухкомнатной квартире. Дальше слушай! Мариночка наша финансово-экономический закончила, где и Мария Павловна училась когда-то, и мать ее в Стройбанк, конечно, устроила. Постепенно она по службе продвигалась, с помощью матери, само собой, и вот к началу перестройки стала она начальником отдела Стройбанка. И получать она стала полтораста, только не рублей, а долларов, а через десять лет зарплата ее вдесятеро выросла — полторы тысячи долларов! Это ж с ума сойти и вовек не потратить! Машина, трехкомнатная квартира и все такое. Коровушку мою заставили меня продать, только козочку разрешили оставить — это чтобы с сеном мне не помогать, не возиться. И картофельный участок за забором бросили, да и на усадьбе стали под нее только половину земли распахивать, а остальное под грядки и парники пустили… Ты слушай дальше! Сына своего, моего внука Александра, тоже отдали учиться в финансово-экономический. Закончил он его и стал просто рядовым сотрудником все того же Стройбанка, вроде как бухгалтером. Ты знаешь, Лика, сколько он теперь получает? Три тысячи долларов! Дом решили ставить каменный, а картошка моя им, видите ли, строить мешала.