Мартти Ларни - Прекрасная свинарка

Остальные — примерно одиннадцать тысяч пар — были проданы мебельной промышленности. Один талантливый архитектор, специалист по интерьерам, удачно сообразил, что эти лыжи, если их немножко переделать, вполне годятся как спинки к садовым стульям. С чувством удовлетворения прочла я объявление в газетах: «Изящество и комфорт! Добротные изделия Великого Запада! Наконец-то получены в Финляндии!..»

Продвинуть на рынки фетр оказалось гораздо труднее. Как засвидетельствовали представители отечественной шляпной промышленности, из такого сорта материала невозможно сделать порядочной фетровой шляпы, потому что это так называемый «жесткий фетр», употреблявшийся войсками в тропиках в качестве пола для палаток. Один старый русский шляпный мастер, работавший еще при царизме (теперь у него была маленькая мастерская в Валлила и уже забронированное место на кладбище Малми), когда мы пригласили его для экспертизы, сказал, что купленный нами фетр годится разве что на котелки, но ведь их теперь можно увидеть только в Лондоне да на старинных фотографиях. И все же именно этот царский шляпник подал Энсио Хююпия блестящую идею.

Однажды вечером, после конца рабочего дня, Энсио задержал меня в конторе.

— Минна, можешь меня поздравить. Эврика!

— Неужели ты тоже открыл закон Архимеда?

— Нечто гораздо более важное. Ты, наверное, удивлялась тому, что меня целый день не было в конторе.

— Ты пил, чему же тут удивляться?

— Нет, ни капельки! Я проводил важные совещания. Акционерное общество «Петтерсон и Кумпулайнен, шляпное производство» с будущей недели начинает изготовлять шляпы по заказу объединения «Карлссон» и притом не какие-нибудь там обыкновенные шляпы, а цветные котелки — коричневые, серые, голубые и зеленые. Первая партия — двести тысяч штук.

— Что за безумие! Я не подпишу этой сделки.

— Минна, выслушай меня! Не упускай такого случая в нашей жизни! Считай, что фетр мы приобрели даром, так как продажа лыж его уже окупила, значит, придется уплатить только за изготовление шляп. Послезавтра мы получаем образцы, а договор сможем подписать через неделю…

— У тебя жар. Даже глаза покраснели.

— Ну, не надо ехидничать!

— Тебя лихорадит, Энсио. Тебе надо лечь в постель.

— Хорошо! Тогда сама устраивай продажу фетра! Ты стала в последнее время такой осторожной, что… что… скоро начнешь сохнуть от этой добродетели.

Я впервые видела Энсио Хююпия в таком неистовстве. Он бросил карандаш на стол, резко встал, и отойдя к окну, стал смотреть на уныло-безлюдную улицу. Мне он положительно начинал нравиться. Какое удовольствие работать с мужчиной, который не только ни разу не сказал, но даже не намекал, что интересуется женщинами. Может быть, у него наступила преждевременная старость: в ресторане он интересовался только прейскурантом вин, а не официанткой, на пляже читал газету.

Я предоставила ему спокойно наслаждаться видом из окна, а сама принялась перелистывать бумаги. Наконец охватившая его душевная буря улеглась, и он произнес тоном раскаяния:

— Минна…

Я подняла глаза от дел и спросила:

— Ну?

— Я, кажется, тебя обидел?

— Конечно.

— В таком случае прошу прощения. Но ведь и ты меня обидела.

— Разве ты не доволен балансом?

Энсио молчал. Как приятно было наслаждаться своим превосходством! Благородное мужское достоинство состояло в том, что мужчина всегда знал, что и как надо делать. Он называл это моралью. Зато женщина угадывала, что, по мнению мужчины, надо делать ей. Это именовалось внутренней чуткостью.

Я уже не угадывала, а знала наперед поведение собеседника и потому терпеливо ждала, что мой компаньон сейчас продолжит свои фантастически страстные доводы, — так он, конечно, и поступил. Его план, разумеется, следовало принять, но меня сильно задело то обстоятельство, что Энсио почти заключил договор, не посоветовавшись предварительно со мной. Потом я, конечно, поняла, что мое раздражение было проявлением откровенного эгоизма. Я была похожа на человека, который сердится из-за того, что не может прильнуть к замочной скважине одновременно и глазом и ухом.

Итак, объединение «Карлссон» начало поставлять товар, имевший поистине историческое значение. Я взяла на службу двух специалистов в области мод и тринадцать разъездных торговых агентов, гарантировав им заработок по меньшей мере на полгода. Реклама и торговое представительство ринулись на покупателя сразу же после того, как «Петтерсон и Кумпулайнен» изготовили первые образцы котелков. Публичный показ этого нового каприза моды происходил в ресторане «Адлон», куда были приглашены многие представители государственной власти и деловых кругов, законодатели мод и деятели искусств, а также редакторы газет и журналов. Министр З. — он, впрочем, стал уже экс-министром — и его супруга Шарлотта (урожденная Примас-Теттерман) взяли на себя роль покровителей проводимого мероприятия. Демонстрацию мод открыл шляпный торговец, коммерческий советник Сулеви Виртанен (член правления акционерного общества «Петтерсон и Кумпулайнен»), передав слово председателю Совета шляпных мод господину Виено Карвонену. Господин Карвонен прочел перед высокими гостями яркую целенаправленную поэму, которую написал специально для данного случая наш заведующий рекламой Олави Хеймонен. Гости наслаждались поэмой, попивая коктейли в приятно непринужденной обстановке общего флирта. Поэма была написана в современном стиле, «свободным размером». У меня сохранились экземпляры всех наиболее значительных творений поэта Хеймонена, и потому я могу сейчас процитировать несколько ударных строк из его шляпного шедевра: