Семен Альтов: 224 избранные страницы

– А ну брысь! По какому праву скребетесь, гражданка?!

– Это мой долг! – сладко распрямилась дворничиха. – Уменьшается травматизм на балконах, рождаемость приподнимается. А то жить некому.

– Чего? Вы б еще на крыше песком посыпали! Люди ноги ломают не там, где вы сыпете? Ироды! – свирепел окоченевший Штукин, кутаясь в домашние трусы.

– А кто вам мешает ноги ломать, где посыпано? – Дворничиха заглянула в комнату. – Ох ты! Где ж такую грязь достаете? Не иначе жилец тут холостой! Так и быть, песочком посыплю. – Она щедро сыпанула из ведерка на пол. – Хороший паркетик, вьетнамский! Его песком лучше, а солью разъесть может. Вот в сороковой пол посолила, как попросили, а то у них тесть пьяный подскальзывался. Так верите, нет, – весь паркет белый стал! Соль, что вы хотите! Зато тесть пить бросил. Не могу, сказал, об соленый паркет бить челом, подташнивает! И не пьет третий день! Представляете? – Дворничиха потопала на кухню, по дороге посыпая песком. – От холода содрогаетесь или от страсти? Я женщина честная, пять благодарностей. А вы сразу в трусах. Сначала чаю поставлю. Ух ты! У вас брюква имеется! Сделаю яичницу с брюквой. Это полезно. А для мужчины вообще! Скушаете и на меня бросаться начнете! А зовут меня Марья Ивановна!

Как ни странно, яичница с брюквой оказалась приличной, к тому же Штукин опять не поужинал.

– Ну вот, накормила. Это мой долг. Пожалуй, пойду, пока с брюквы на меня не набросились! – Мария Ивановна шагнула к балкону.

– Нет, нет! Прошу сюда! – Штукин галантно распахнул дверь. И тут, как нарочно, на площадку выскочили соседская собака с хозяином и замерли в стойке, принюхиваясь в четыре ноздри, не сводя глаз с дикой пары: Штукин в трусах и румяная коротышка в тулупе. Покраснев до колен, Штукин захлопнул дверь:

– На ровном месте застукали, сволочи!

– По-моему, вы меня опозорили, – прошептала дворничиха.

– Чем же это? Вот вы меня опозорили, факт! Как докажу, что между нами ничего не было, как? Раз ночью в трусах рядом с бабой, скажут – развратник!

Дворничиха, сыпанув под себя песку, грохнулась в полный рост и зарыдала. Крохотная такая дворничиха, а ревела как начальник РЖУ.

Опасаясь, что ворвутся собаки с соседями, Штукин, нагнувшись к лежащей, одной рукой гладил дворничиху по голове, второй сжимал ее горло:

– Тихо! Миленькая моя! Заткнись! Люди спят! Что теперь делать?! Не жениться ведь...

– Я согласная на замужество. Ой, полпятого! Скоренько спать! Теперь это наш долг! Да вы еще после брюквы! Я вас опасаюсь! – Дворничиха хохотнула и, скинув тулуп, прыгнула в постель, где исчезла.

Как бы вы поступили на месте Штукина? Устроить в пять утра жуткий скандал, соседей порадовать? Глупо. Штукин, как воспитанный человек, решил по-хорошему лечь с дворничихой, а вот утром выставить невесту за дверь, чтобы ноги ее не было!

Он проснулся полвосьмого от звонка будильника. Оказалось, Марья Ивановна ушла по-английски, не попрощавшись, прихватив с холодильника кошелек.

Ложась спать полпервого, Штукин снова заклеил дверь на балконе, радуясь тому, что свободен, но чуточку было и жаль. Дворничиха хоть и небольшая, но оказалась на редкость вся миловидная.

В два часа ночи с балкона настойчиво постучали. Штукин проснулся и, проклиная всех дворников мира, отодрал свежезаклеенную дверь. Марья Ивановна подпрыгнула и повисла на шее:

– Волновались, что не приду? Сейчас яишенку с брюквой изображу, потерпите.

И Штукин начал терпеть.

Марья Ивановна ежедневно устраивала генеральные уборки. Жилье блестело, сверкало, и казалось Штукину, что он не дома, а в гостях, и все время тянуло уйти. Марья Ивановна готовила всевозможные блюда, обязательно с брюквой, очень полезной для мужчин, а сама по ночам исчезала с ведерком песка, говорила: пошла по балконам.

– Береги себя! – бормотал вслед Штукин, в глубине души надеясь на чудо, вдруг сорвется с балкона и вниз! Но увы, Марья Ивановна соблюдала технику безопасности и каждый раз возвращалась цела и невредима. Мало того, на Пасху привезла откуда-то пару родителей.

– Не обращайте внимания, они тихие, им недолго осталось, потерпите.

Старики смущенно лузгали семечки, сидя вдвоем в одном кресле. Старость надо уважать, куда денешься? Пусть живут, тем более много места не занимают.

Тесть относился к Штукину уважительно. Когда тот садился за диссертацию, тесть залезал на стол, располагался под лампой и, посасывая трубочку, крутил головой: «Ну ты грамотей!» Курил тесть собственный самосад, на редкость вонючий и стойкий. Поначалу Штукин кашлял до слез, но постепенно привык, и без этого запаха ему не работалось. Теща попалась на редкость болтливая, все рассказывала, как в детстве упала в колодец и оттого не росла. Рассказывая, теща ревела. А поскольку у нее был крепчайший склероз, отревевшись, начинала историю заново. И так каждый день. Откуда она брала столько слез, одному Богу известно!