Игорь Судак: Вышиванка для Маугли

Под вечер Богдан уехал. А утром на следующий день ко мне домой завалился сияющий Карпуха с ящиком «Закарпатского» коньяка и двумя коробками «Львовских» конфет.

- А почему две? Мы же про одну договаривались.

- А это бонус тебе. За то, что не позволил мне окончательно разочароваться в человечестве. А то я уже, и в самом деле, начал думать, что всё безнадёжно и мир погибнет из-за всех этих варваров. Жалко мне эту планету – сил нет. Я рад, что ошибался, но теперь знаю - нацыки всё-таки могут становиться людьми.

- Да ладно, всё в порядке. Садись, отметим спасение Земли, - усмехнулся я.

- Нет, я пойду. Мне, знаешь, просто жить легче стало – и настроение такое, что поднять его еще выше даже коньяк не сможет. Кстати, узнай, когда у твоего дрогобычского товарища день рождения, я ему подарю самую красивую вышиванку – от всего сердца. А то я с ним тогда немного при встрече перегнул.

Карпуха ушел. У меня тоже весь день было замечательное настроение. А вечером позвонил Прокопчук. Он сказал, что доехал нормально, а потом, сделав паузу, добавил:

- Игорь, ты меня извини, я сначала не хотел говорить, но не могу держать в себе. Я ведь вчера сказал неправду.

- Где? Какую неправду?

- Ну тогда, в кафе - Карпухе. Понимаешь, я всё-таки считаю, что украинцы в своей стране должны иметь небольшую фору, ну хоть на десять копеек, ну хоть на копейку, но должно быть у них преимущество. Иначе несправедливо получается…

Я не поверил в то, что услышал. В какой «своей стране»? Какую еще «фору»? Я не знал, что сказать. И только спросил:

- Почему же ты говорил не так, как думал?

- Я не хотел тебя огорчать, - тихо ответил он. - Ты мой друг – я понял, что вы поспорили, - и мне не хотелось, чтоб ты проигрывал. Я решил тебе подыграть. Извини, что так получилось…

- …

Я сидел на стуле и смотрел на ящик нераспечатанного коньяка. И что теперь делать? Звонить Карпухе? Но странное у нас выходит с ним пари. Я проиграл, но получил приз. Теперь, если я отдам приз назад – огорчу выигравшего. Если не отдам, промолчу – получится, что обманул. Вот ситуация. Я вздохнул, поднял ящик с коньяком и задвинул его далеко на антресоль. Что ж, тогда остается один выход – продлить пари дальше, никому об этом не говоря. Но уже не на месяц, а как получится. Пока не найду я ему человека, воспитанного в среде националистов, но сумевшего преодолеть эту дикость и стать потом цивилизованным. Таким, для которого личность станет выше, чем нация…

Вот только где?

- Я попрошу при мне, пожалуйста, Украину ни Малороссией, ни Хохляндией, ни, тем более, Хохломундией не называть! – вскочил со своего стула прапорщик Пузырёв, покрасневший от возмущения и от выпитого. – Как вы смеете так насмехаться! Что вы знаете о ней? О ее людях? Да если мир это квартира, то Украина в нем - уютная комната отдыха, в которой звучит дивная певучая речь. Если мир - накрытый стол, то Украина – самое вкусное и сытное блюдо на этом столе. Если мир - это единый организм, то Украина – это его …

- Целлюлит! - выкрикнул кто-то, и подвыпившие офицеры с новой силой грохнули и дружно покатились со смеху. Один старлей аж мокнулся лицом в салат и хохотал прямо в нем, не в силах поднять головы. Другие просто плакали или мычали, даже не пытаясь произнести ни слова.

Вообще офицерская пьянка - это что-то удивительное. Особенно когда перевалит зенит. Любая фраза кажется смешной, любой жест – неприличным, а любая шутка – шедевром. И всегда находится кто-то, на кого обрушивается девятый вал гомерического веселья. На этот раз такой жертвой оказался прапорщик Юрий Пузырёв со своей просто фанатической любовью к Украине. Его товарищи искренне не понимали, как он коренной россиянин, родившийся и выросший на Дальнем Востоке, человек, который не был ни разу западнее Томска, вдруг так страстно и так самоотверженно мог запасть на всё украинское.

Эта его любовь и на трезвую голову выглядела забавно. А что говорить, когда под водочку да в сугубо мужской компании… Капитан Кафтанов, первым справившийся со спазмами, сумел выдавить вопрос:

- Юра… а если… мир… это… мусорная свалка?

- Тогда Украина – проросший сквозь неё нежный цветок! – ответил Пузырёв. - Да вы только послушайте, как эта мова звучит: «Як умру, то поховайте мене на могилi…!»

Тут даже я, рядовой солдат, зашедший к ним в офицерскую комнату с донесением, не смог сдержать улыбки – уж лучше бы прапорщик промолчал. Да он уже, видимо, и сам это понял, потому что некоторые его сослуживцы уже сползли со стульев и сидели, трясясь прямо на полу. Он махнул рукой, взял свой китель и, пошатываясь, вышел, хлопнув дверью.