Игорь Судак - Вышиванка для Маугли

Как мы могли не хотеть?

- Вот, например, - продолжил он, - как я улаконичил его поэму «Катерина». Я сократил ее до одностишия. Слушайте: «Кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями!». И всё - крапка! - не надо больше. Всё уже сказано. Ведь кто такие москали? Солдаты? Нет. Москвичи? Снова нет. Москали это те, у кого есть – моск! Мозгали – вот как их правильно называть. А зачем нам для кохання мозгали? Чтоб нас, сирых, обдирали? Поняли, как глубоко смотрел поэт? А ведь газопровода тогда еще не было.

Косоворотов перевернул страницу.

- Или вот: «Менi однаково чи буду я жить в Українi, чи - нi!» Тарас там на эту тему целый стих расписал, а зачем? Уже ведь из одной первой строчки понятно, что он за человек! Сказал - сделал. И ноги прочь из Украины. Вот это патриотизм! Ведь где больше всего думаешь о родине? На чужбине!! И чем дальше, тем сильнее. Если б он мог, то он бы и на Марс ради Украины улетел. Вот какой был патриот!

Косоворотов снова перевернул пару страниц.

- Или вот еще – «Заповiт». «Як умру, то поховайте мене на могилi, серед степу широкого…» и т.д. и т.п. Ну вот зачем столько писать? Современникам тяжело понять – и я сократил.

- «Як умру, то поховайте!»? – спросил Карпуха.

- Нет!!! – прошептал Саня. - Еще короче - «Як умру, то – пох!» - и всё – ни буквой больше! Всё сразу ясно – тут же виден мятущийся гений, который свою собственную жизнь по сравнению с жизнью Украины не ставил ни в грош. Вот высшая степень мысли – «Украина понад усе!»

Мы с Карпухой переглянулись: было и смешно, и грустно. Но Косоворотов не замечал ничего и никого, он бережно листал свою книжечку.

- А вот, например, еще такие строчки, тут уже я взял целое двустишие, потому что глубина аховая, каждая закорючка - золотая жила:

«Занемiг»! Вот ключевое слово. «Занемог» по-русски. Чувствуете, какой смысл сразу проявился? То есть и «за» не мог и «против» не мог – это и есть трагедия украинского народа. Не вашим и не нашим. Всегда между двух стульев, между молотом и наковальней, между Европой и Азией. Вечная промежность…

- А это разве не Пушкин в каком-нибудь гоблинюковском переводе, - высказал я сомнение.

- Какой Пушкин? Опять ты слова бросаешь не в тему! – возмутился Саня. - Это Тарас сочинил. Поэма «Евген Онежко». Он просто, к сожалению, иногда по-русски писал, так я вот сам собственноручно перевёл и сократил. А Пушкин – лайнюк! Афромоскаль! У них вообще нет толковых поэтов.

- А поэт Блок? – спросил я.

- Какой «поэт Блок»? Блок НАТО – вот это блок! Шлакоблок – тоже очень важный блок. В каратэ есть блок. Или блокбастер – афигенный блок. Блокнот, блокада, яблоко… С вами с ума тут сойдешь! – Косоворотов вытер со лба капельки пота. - Кстати, ты говоришь – «Пушкин». Где сегодня в России великие люди с такой фамилией? Нету. После Пушкина - пустота, хотя у него детей было больше, чем стихов. А у бездетного Шевченко – пожалуйста! Шевченок сегодня, как собак нестрелянных, - и футболисты и депутаты, и функционеры. А знаете - почему?

- Ну, может, потому, что природа… - я начал придумывать на ходу гипотезу, - …отдыхает не только на детях великих, но и еще на их однофамильцах?

Косоворотов, как для человека, находящегося в его состоянии, отреагировал мгновенно.

- Вот ты думаешь, я не понял, как ты меня подколол? Типа Великий Кобзарь не гений? Ты мне сразу не понравился – как только тебя увидел. Какой-то ты чужой.

- Да ладно, Саня, он пошутил, - защитил меня Карпуха.

- А где тут Саня? – удивился Косоворотов, хлопая себя по карманам. - Я не Саня, я - Сашко. И не Косоворотов моя фамилия, как вы наверняка думаете. Вот, пожалуйста, мой новый паспорт – Сашко Вышиванченко. А с прошлым покончено! Сани больше нет, как говорится, не в свои сани не садись. А твоя, кстати, как фамилия?

- Карпенко, - ответил Карпуха.

- Отличная фамилия – правильная. Тебе можно не менять.

- Но для друзей я, вообще-то, Карпуха, неужели не помнишь? Мы ж в детстве за одной партой…

- Карпуха? Нет, не помню… В Интернете недавно читал про какого-то Карпуху-украинофоба. Я бы, попадись он мне, его ушам листопад устроил бы. Я бы из его высушенного языка закладку бы сделал для учебника «История Украины»! Но то другой Карпуха, не ты. Ты – наш Карпуха, свидомый.

Карпуха с грустью смотрел на своего друга детства и молчал. Это был единственный украинский нацык, которому он простит всё и всегда. От болезни не застрахован никто…

Карпуха допил свой чай и спросил.