Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

Для начала начертил схему, пунктиром отметил путь следования Насти и Д., крестиками обозначил секундантов, ноликами – дуэлистов. Гене соорудил новый монолог издевательский, Насте – шпаргалку: что сказать по телефону, что при встрече, как объяснить необходимость перейти по мосту. Расстарался на совесть! Чего стоит фраза Насти: «Я вас не люблю… ненавижу, когда вы уступаете свое место в искусстве, предназначенное вам свыше – людям менее одаренным. Лилипутам, которые, как Гулливера, вяжут вас своими тонкими веревками, сплетенными из корысти, зависти и неблагодарности!» Я не рассчитывал, что она все в точности выучит, но когда писал, руку остановить уже не мог.

А фраза нашего бретера: «Я готов простить все, я готов отдать все (кстати, оказалось – жуткий жмот!), но честь не отмоешь стиральным порошком „Ариэль“, как бы красиво он ни назывался!»

Ариэль – спутник Урана. «Ариэль» – роман фантаста Беляева… В 70-х годах названием завладел вокально-инструментальный ансамбль Ярушина, в 90-х это название официально зарегистрировал другой деятель песенной культуры. Ярушин сосредоточился и придумал: «Новый Ариэль», спрашивает: «Как?» Мы в Доме ученых выступали. Я говорю: «Такое название уже есть»

«У кого?!» – спросил он обескураженно. «У стирального порошка», – ответил я.

А фраза: «Замаранную честь можно отмыть только кровью, и я предпочитаю – вашу! Надеюсь, это не кровь труса, привыкшего смотреть из-за угла, исказив лицо жалкой и мерзкой гримасой клеветника!» В эти слова я вложил всю ненависть к тому гнусному типу, а может, их два? Или три? Кто уже не первый год заспинно пытается запятнать мое светлое имя, хотя такого прозрачного человека, как я, можно найти лишь, где еще не ступала нога человека.

А фраза: «Милостивый государь! Если вы откажетесь, я буду считать, что ваша совесть не чище этой грязной речушки! И постараюсь все сделать, чтобы ваш постыдный поступок стал достоянием культурной общественности и должным образом освещен в средствах массовой информации! К барьеру, сударь!»

Давно известно, что чем больше глупости – тем больше доверия. Особенно у женщин, а артисты по психологии – больше женщины, чем мужчины. Главное, одеть глупость красиво – мясник рубит мясо в замызганном фартуке, а улану-кирасиру-кавалергарду подавай эполеты, аксельбанты… Одно смущало: зачем это надо заказчику? Что-то в этом угадывалось нечистое. Если проучить молодчика – проучишь ли? Разозлишь скорее и ожесточишь. Потом отыграется на беззащитном, боком кому-то выйдет наше смехачество.

Успокоило телевидение – в «Чрезвычайном происшествии» поведали, что жена заказала мужа, а дочка – маму, дабы завладеть жилплощадью, и наш розыгрыш предстал легким табачным дымком в сравнении с лесным пожаром.

Два дня ушли на рекогносцировку. Настя купила новые штаны – «бермуды», потому что: «Я согласна, но мне совсем не в чем идти!» Эдик, вступив в соперничество с Д., украсил шею золотой цепью, напоминающей строгий ошейник для собак, который почему-то чаще встречается на бульдогах, и стал отчасти похож на эту породу четвероногих. Дуэлянт Гена вкинул в Интернет стих. Мне, как коллеге по перу, он прочитал лично и снисходительно. Запомнилось «Холодила сталь ствола…», а что холодила – не помню. Накануне я высматривал в телевизоре прогноз погоды, с надеждой, что пойдет дождь и наша затея отменится. Погода, как назло, благоприятствовала.

Выехали загодя на двух машинах. На «Газели» – туда впихнулись все, и «Лексусе» – он должен был послужить приманкой. Предполагалось, что Настя скажет: «Я машину свою оставила с той стороны». «Газель» была белого цвета, «Лексус» – черного.

– Как представители темных и светлых сил, – сказал я Икс Игрековичу.

– Тут всё серое, – ответил режиссер. Он был мрачен, что сказывалось на артистах – они переговаривались редко и негромко, как у постели больного.

Со Стромынки повернули направо, проехали мимо трамвайного парка…

– Вон видите закрытые окна! – показал я. – Это тюрьма.

– Где? Где?! – живо откликнулись пассажиры.

– Проехали… Ну, ничего, может быть, еще увидите окна… с той стороны.

– Типун тебе на язык! – сказал Эдик.

Впереди забелел новым фасадом электроламповый завод. Год назад подвозил меня восточный человек. Я говорю: «А это – электроламповый завод!» Он говорит: «Знаю. Меня отсюда выгнали… с первого этажа. Мы пирожные делали… вкусные. Сейчас вот извозом занимаюсь». «В Москве давно?» – спросил я, сочувствуя. «Двенадцать лет… жена, две дочки в школу ходят – семью кормить надо».