Виктор Коклюшкин - Убойная реприза

– Ну, хватит вам! – напыжился хозяин кабинетика. – Давайте по делу!

По делу… Что бы я ни делал – ничего сразу не получалось! В «Советском писателе» отдали рукопись книги на рецензию Мануилу Семенову – главному редактору «Крокодила», – он отверг, вдоволь потоптавшись на рассказе, ранее напечатанном в… «Крокодиле». Стал лауреатом Всесоюзного конкурса – включили в тематический план издательства «Искусство» – три года ждать. И тоже: мало двух рецензий – на третью отдали! И при мне же входит в кабинет человечек, приносит рукопись, и ему, льстиво улыбаясь, выискивают в графике, что к стене пришпилен, местечко, лазеечку, где ему удобнее вклиниться. Потому что он – родственник литературного начальника.

Кому-то все на тарелочке с голубой каемочкой, а тут – всю жизнь с алюминиевой миской, да в длинной очереди!

– Ну, так что будем делать? – подал голос Икс Игрекович.

– Все ждут новую книгу Пауло Коэльо, – сказал я. – Будем и мы ждать.

– Какую Поэлью? – не понял Эдик.

– На Большой Бронной реклама, у литинститута: «Все ждут новую книгу Пауло Коэльо», значит, и мы должны ждать.

– Ну, о чем ты думаешь, Вить?

– Наумыч, я думаю: если есть Большая Бронная и Малая, почему нету Средней?

Помолчали. Эдик укоризненно, Икс Игрекович – устало, я – прислушиваясь. За дверью Настя щебетала по телефону, уча кого-то жизни: «Ну, разве так можно?! – говорила она. – Ты должна себя поставить! Сейчас иначе нельзя!»

– Ну, так что будем делать? – повторил Икс Игрекович.

– Предлагаю пожать руки и – разбежаться. И видеть впоследствии друг друга только по телевизору.

– Тебя-то мы увидим в юмористических передачах, – сказал Эдик, – а ты нас?

– В криминальных, в криминальных… вы ведь не откажетесь! Вы, я вижу, решили торить дорожку прямиком на кладбище! Вероятно, вас манит небытие. Влекет тайна: есть ли жизнь после смерти! Вы же!..

– Ну, подожди! Ну, не надо этого черного юмора! – поморщился Эдик. – Если разобраться – ничего же не произошло: мы решили пошутить, у нас не получилось… в силу ряда причин, не зависящих от нас…

Мы переглянулись с Икс Игрековичем и, как уже было, рассмеялись.

– Ну, частично зависящих от… Ну, в общем, понятно. Поэтому надо пошутить еще раз и довести дело до конца.

– И конец наш близок, – пообещал я. – Я знаю этих: они сначала стреляют, потом – спрашивают фамилию. Конечно, когда они меня убьют, они потом будут сожалеть. И даже выпьют за помин души, но что я буду делать в загробном мире, если я в этом еще не все сделал?! Для чего предназначен судьбой и… все это из-за какого-то мудака!

– Не из-за какого-то, – поправил Икс Игрекович, – а из-за денежного обеспечения своего прозябания… то бишь, существования.

Он произнес это грустно, будто прощался с жизнью, последний раз видел Эдика, телефон…

На нашей улочке, в доме напротив, поселилась «Инженерная служба», и теперь там по утрам собираются пожилые люди в ходатайстве льгот. Чистенькие, аккуратные, зимой в пыжиковых шапках, в дорогих, но уже не модных пальто… Я представил Икс Игрековича среди них – не представилось. «Как же ему жить? – подумал. – На что? Жена-то у него тоже, поди, немолодая… А ведь он обречен, – понял я. – Банк не ограбит, с протянутой рукой на паперти не встанет. И даже льготы коммунальные не оформит, хотя жена, возможно, и зудит по вечерам, долбит в темечко, в пример приводя подруг и соседей, собравших нужные справки, а он…

Эдику тоже деньги нужны – дочь у него на выданье… во ВГИКе учится на коммерческой основе, не знаний ищет – жениха. Да и подружка с поводка вот-вот сорвется. Вон как под редкой седенькой бородкой щечки у него покраснели от волнения…»

– Ну, хорошо – последний раз, – сказал я. Сообщники оживились. Эдик – ему что бы ни говорили, лишь бы по его было. Перетерпит любой умный разговор. Наверное, пожалел уже, что об увеличении гонорара ляпнул. Только что уговаривал, а сейчас, видно по взгляду, глядящему внутрь души и там пересчитывающему деньги, сожалеет. Эх, народ! Богатыри – не вы!

…Рассказы, повести, поэмы, романы, пьесы Некрасова – когда я открываю какой-нибудь толстенный том собрания сочинений, повергают в смятение. Кажется, я сейчас переломлюсь в пояснице и упаду двумя половинками. Я ставлю том на полку и… вижу, как за письменным столом сидит сосредоточенный носатый человек и пишет, пишет. А за окном снег, а за окном осень… а за окном лето, проходят годы… А потомки будут мусолить его имя в связи с карточными играми. И только другой носатый и умный посвятит ему большую часть своей творческой жизни, будет отмечен за это в Англии и надолго прославится у себя на родине, как автор… «Мойдодыра», «Мухи-Цокотухи», «Тараканища» и «Федориного горя». А другой носатый включит его переделкинскую дачу в список памятников истории местного значения, и литфонд будет потом неоднократно судиться, дабы вышвырнуть все, и где нынче музей. И кто скажет за это мне «спасибо»?