Борис Привалов - Надпись на сердце

В окно было видно, как на крыльцо дома, метрах в тридцати от правления, вышел Минутыч с настенными часами и, подняв их так, что они оказались между ним и солнцем, начал рассматривать какие-то подробности механизма.

— Это зачем же он? — забеспокоился председатель. — К чему?

Я посмотрел на обычно спокойного колхозного главу с удивлением.

— Так ведь это ж мои часы! — вздохнул председатель. — Замотался я эти дни, даже забыл про них. А они уже неделю стоят, черт их знает почему. Хорошо, что ручные есть, а то бы... Батюшки! — как-то по-женски ахнул глава. — И эти стоят! Забыл завести... — и он начал быстро подкручивать пружину. — Но слово даю: и вчера и сегодня я к вам, товарищ корреспондент, опоздал не поэтому. Задержался в бригадах, дела были. Я-то вообще сам аккуратность во всем люблю. Хоть у Минутыча спросите...

Спросить у Минутыча об этом и о многом другом мне не удалось. Я рассчитывал с ним поговорить вечерком, на досуге, но часового мастера срочно увезла попутная машина в какое-то село: там у одного иностранного туриста стали часы, и он с гонором утверждал, что во всей области не найдется специалиста, который сможет исправить.

Так я и не видел больше Миная Пафнутьнча. А жаль: у меня иногда тоже бывают какие-то нелады со временем — то его явно не хватает, то оно идет слишком медленно. Надо было бы проконсультироваться.

На следующее утро после выборов месткома в вестибюле филиала НИБЕНИМЕ (Научно-Исследовательского БЕНзолового Института имени Меховушкина) еще кипели страсти. Еще бы: «прокатили» бывшего председателя месткома Бризжалова!

— Червяков-то наш, — сказал кассир Прохоров, редактор стенгазеты и автор фельетонов на местные темы, которые он неизменно подписывал псевдонимом «Ехидна», — как вчера выступил в защиту Бризжалова? А? Просто противно было слушать. Типично подхалимское выступление. Стенгазета по тебе, Червяков, плачет. Даже рыдает. Таких, как ты, подхалимов нужно за оба уха вытаскивать на солнышко, выжигать каленым железом, клеймить!..

Сверхтихий и ультравежливый плановик Червяков, всячески угодничающий перед начальником своего отдела Бризжаловым, привык к нападкам фельетониста и не обращал на них внимания.

«Продергивай, клейми, — думал он, сохраняя на лице скорбную улыбку избирателя, кандидат которого несправедливо забаллотирован, — а шеф-то меня не забудет. Выступил я своевременно, в трудный момент преданность продемонстрировал...»

Но тут ехидный кассир нанес такой удар, что плановик едва удержался на ногах.

— А я видел, — сказал Прохоров, — как наш уважаемый Червяков во время голосования своего же кандидата Бризжалова в бюллетенчике, того, чик-чирик, вымарал.

— Ну... ну... не ожидал... — залепетал Червяков. — Не было этого...

— А свидетели у тебя есть? — спросил Прохоров под общий смех сослуживцев

— Так как же... — Червяков затравленно огляделся, — ведь тайное же голосование... какие тут свидетели...

— А я рядом стоял и случайно видел, — продолжал шутить кассир.

Лицо плановика выразило такую степень испуга, что даже тем сотрудникам, которые глубоко презирали Червякова за подхалимство, и то стало его жалко.

— Ну, подумаешь, если даже и голосовали против, — сказала Мурочка, машинистка из начинающих. — Я вот Бризжалова вычеркнула и не скрываю!

И тут Червяков заметил, что сам товарищ Бризжалов скромно и вполне демократично стоит у дверей раздевалки!

Плановик хотел верноподданнически броситься к начальству, но в этот момент часы в вестибюле начали бить десять, и все направились к своим рабочим местам.

Бризжалов, несомненно, слышал все от первого до последнего слова. А вдруг он принял шутку «Ехидны» за правду?

Червяков схватился за виски: ему казалось, что если начальник поверит злым языкам, то все погибло. И внеочередной отпуск, и общее благоволение, и премия в размере половины оклада, на которую Червяков так рассчитывал. Нет, нужно немедленно внести ясность, уверить в преданности.

Улучив момент, плановик проскользнул в кабинет Бризжалова, подбежал неслышно к столу и вежливо кашлянул. Бризжалов поднял глаза от бумаги, которую изучал, спросил равнодушно:

— Что вам, Павел Иванович?

Червяков подался туловищем вперед и зашептал начальнику в ухо: