Евгений Петров: Золотой Теленок (полная версия)

Впрочем, период своего рода вольности, обусловленный борьбой с «левачеством», оказался недолгим. В октябре 1927 года дискредитированного Троцкого исключили из ЦК, в ноябре – из партии. На состоявшемся в декабре XV съезде ВКП(б) «левая оппозиция» отреклась от своих лозунгов, съезд принял решение продолжать нэп, и к началу 1928 года был решен вопрос о высылке Троцкого, а его сторонников уже исключали из партии в массовом порядке. Полемика с «левой оппозицией» утратила прежнюю актуальность, шутки, уместные ранее, выглядели рискованными. А потому роман был изрядно сокращен и «почищен» еще в рукописи.

Приведем наиболее характерный пример. В главе «Слесарь, попугай и гадалка», авторы, описывая сцену гадания по руке, характеризовали ладонь вдовы Грицацуевой: «Линия жизни простиралась так далеко, что конец ее заехал в пульс, и если линия говорила правду, вдова должна была бы дожить до мировой революции». Соответственно, «мировая революция» осмыслялась как событие весьма отдаленное, хотя и вероятное – в обычных пределах человеческой жизни. На исходе же 1928 года соавторы произвели неадекватную замену: теперь вдова должна была бы дожить «до Страшного суда», отчего шутка утратила смысл. Отметим, что десять лет спустя шутка – в первоначальном варианте – стоила бы соавторам свободы, если не жизни, однако летом 1927 года такой антитроцкистский выпад был вполне уместен. Как и прочие, включая пародии, удаляемые редакторами и цензорами от выпуска к выпуску. В итоге роман сократили почти на треть. Так он публиковался даже и в послесталинские годы.

Мы не будем возвращаться к текстологии «Двенадцати стульев», описанной в нашем предисловии к первому полному комментированному изданию, выпущенному издательством «Вагриус» в 1997 году. «Антилевацкая» направленность романа (позже воспринимавшаяся как проявление оппозиционности авторов) всегда оставалась очевидной, тут уж ни цензоры, ни редакторы ничего не могли сделать. Но роман опубликовали, потому как его главная идеологическая установка – режим в СССР стабилен, к прошлому возврата нет – сохраняла актуальность, особенно в период празднования десятилетия советского государства.

Подчеркнем: создание и специфика романа, сам факт его публикации обусловлены конкретной политической прагматикой. Нарбут ли предложил Катаеву-старшему написать «антилевацкий» роман, Катаев ли был инициатором – все это одинаково вероятно. В любом случае никаких случайностей, никаких чудесных совпадений, которые охотно живописали ­мемуаристы, здесь не было. «Социальный заказ» был. И кандидатура исполнителя далеко не случайна: не просто популярный писатель, драматург, фельетонист, «золотое перо», но и давний приятель главного редактора, многим Нарбуту обязанный. Кому ж и доверять, как не Валентину Катаеву. Ну а если заказ срочный, значит, и формирование «писательской бригады» целесообразно, тем более что в 1920-е годы «писательские бригады» формировались часто. Катаеву же кого и привлекать к работе, если не брата и приятеля-земляка. Трудно сказать, когда конкретно Катаев обратился к Ильфу и Петрову, но хронологические рамки видны: не раньше мая 1927 года и не позже начала сентября. В июне Ильф и Петров, может быть, еще и не соавторы, однако первый раз проводят отпуск вместе. В августе-сентябре они уже денно и нощно пишут «антилевацкий» роман, действие которого начинается именно 15 апреля 1927 года. Они торопятся, экономя на сне и отдыхе, чтобы успеть сдать главы в первый номер, в октябре-ноябре закончена первая часть романа, ее срочно готовят к журнальной публикации, с января 1928 года печатается сокращенный вариант «Двенадцати стульев», при этом подготовка книги в издательстве «ЗиФ» – вопрос давно решенный.

Так Ильф и Петров приняли участие в политической интриге. Нет оснований считать, что они этого не понимали. Чем же они руководствовались, кроме, конечно, соображений конъюнктуры? Похоже, тем же, что и ряд других писателей. Булгаков, например. Многие интеллектуалы тогда верили: с падением Троцкого нэп утвердится навсегда, уровень жизни будет расти, политические ограничения, как и эпоха «перманентной революции», «военного коммунизма», «красного террора», – безвозвратно уйдут в прошлое. Но ни Ильф и Петров, ни тем более Нарбут вовсе не фрондировали. Они старались оставаться «в пределах дозволенного» – точнее, дозволенного именно тогда.

Подобные литературно-политические игры в 1920-е годы – не редкость. И сторонники Троцкого тоже от них не отказывались.