Михаил Маковецкий - Героин

(вместе Любовному другу) Поди ка прочь. Ведь нет в тебе нужды. (Друг сокрушенно уходит).

(Расцветает каштан. Над полями тихо садится пепельный туман. Слышится раскатисто голос издалека: «Эге-гей!»

(Изаура и Зубовный муж. Ночь. Стрекочут кузнечики.)

Обстановка: Изаура и Зубовный муж еще крепче любят друг друга.

Изаура(проникнутая): Я любви хочу. Я любви хочу.

Зубовный муж(пожилой, но крепкий): Изаура! Гммммм.

(Ночь покрывается мглой)

(Изаура, Любовный друг, Зубовный муж и трудящиеся солнечной Бразилии.)

Обстановка: С новой силой трудящиеся солнечной Бразилии взялись за уборку озимых. Здесь и взволнованные голоса и веселые шутки и нескончаемые песни.

Изаура(со снопом озимых):

Хочу любви я нежности хочу!

Любовный друг(поет за рулем трактора по-бразильски): Нас утро встречает прохладой.

Зубовный муж(за плугом): Настойчив этот ветер перемен. Изаура, тебя я презираю! (шутка).

Обстановка: Все смеются. В целом царит атмосфера творческого подъема. Злопыхатели раскаиваются.

Не скрою, более чем круто. Суровые сказки, написанные на современный лад. Причем исключительно для истинных ценителей бреда, что приятно отметить. Я так и вижу, как моя заторможенная, в роли Изауры…

— Твоя заторможенная!?

— А чему ты удивляешься, Коля? Вам меценат нужен или как?

— Не… ну, конечно! Кому он не нужен?

— А меценат настоящего театра должен спать с примадонной или не должен?

— Что значит «должен»? Обязан, или что он за меценат. Вот купец Савва Морозов, конкретный был братан…

— Ну, вот видишь, санитар Коля. А я, типа, единственный олигарх на весь сковский сумасшедший дом. Мне стыдно музы не поддерживать финансово. За репетициями постельных сцен лично следить буду. Халтуры не потерплю, чтоб ни капли невинности! Справишься, заторможенная?

— Я стараться буду, дяденька Ноготь.

— Смотри у меня! Дядя Ноготь очень любит, когда его гладят по головке. И вообще. Давно замечено, что половой инстинкт настойчиво требует от человека совершения половых актов. На этом факте и должно строиться отправление духовных потребностей.

— Будем работать, Ноготь, руководствуясь твоими мудрыми указаниями, и вся наша психбольница, типа, преобразится нравственно. И медсестра Гавриловна нас в этом полностью поддерживает.

— Причем учти, Колян. Творчество членов литературно-художественное объединение пациентов Сковской психиатрической больницы «Синяя береза» не должно быть сектантским, оккультным, халявным, порнушным, циничным и неприличным. А наоборот, сексапильно-обворожительным.

— Конечно, Ноготь, конечно. И я еще вот что подумал. Может мы тебе членов «Синей березы» прямо сейчас представим? Должен же ты знать, что дарование твоей заторможенной собой обрамляет или не должен?

— Должен. Заторможенная, садись у моих ног, давай, удобно располагайся. Я тебя за волосы держать буду, за ухом чесать, там еще что-то. А члены литературно-художественного объединения будут представляться мне и потом большой палец у тебя на правой ноге целовать. В знак вхождения в круг мною поддерживающих деятелей искусства. Поиск форм и охота на муз начинается.

— Деятелей искусств у нас немало. Мы птицы большого помета, можно сказать. Народ тут мирный, хоть и придурковатый, и занимается тихим трудом (за кулисами раздаются полузадушенные вопли и удары по мягкому) по писанью стихов/прозы для собственного удовольствия. А некоторые еще и малюют. Ну что, начнем, благославлясь?

— Поехали, родной.

— Ну что ж, начнем, не торопясь. Вот гений, опережающий свое время на тридцать лет. Это трагедия. Но не его, а наша. Как все настоящие мужчины — уже в годах.

— Служу Господу тем даром, которым он меня наделил, господин Ноготь. Сексуально-юмористические записки и другие произведения. Как прекрасен этот мир, на который я забил! Сейчас работаю над нашим принципиальным ответом Александру Блоку. Философические тупосоциальные однострофия. Социальный бунт, мышиный писк, философия 21-го века. День и ночь из палаты не выхожу. Грустныя мысли надворнаго советника Е. Бутылкина, прижатого к реке превосходящими силами карликов. По окончании факультета семитских языков ленинградского университета прибыл по распределению в Сков, где немедля перевел на иврит «Луку Мудищева» и Гимн Советского Союза и сразу в психбольницу. Уже двадцать лет на галоперидоле, но не сломлен.