Андрей Шляхов - Из морга в дурдом и обратно

— Коньки? — догадался Данилов.

— Коньки, — подтвердила Елена и слегка подтолкнула сына в спину. — Так и будем стоять в прихожей?

Никита опустил коробку на пол и стал стягивать куртку. Данилов отправился на кухню — ставить чайник.

Демонстрация покупок сменилась ужином, ужин — просмотром старого доброго и никогда не надоедающего «Человека за бортом». Обычный субботний вечер.

После того как они однажды проспали ночь с незапертой входной дверью, Данилов завел привычку проверять это перед сном. Приняв душ, он надел подаренный Еленой на день рождения махровый халат и зашел в прихожую. Дверь была заперта. Данилов повернулся, чтобы идти обратно и нечаянно задел сумку Елены, стоявшую на полке под вешалкой. Сумка упала на пол, и из нее вывалились ключи от машины, губная помада и продолговатая синяя коробочка. Елена, достав ключи от дома, позабыла застегнуть «молнию».

Данилов поднял упавшее и, перед тем как убрать в сумку коробочку, рассмотрел ее. «Хм, „Паркер?“ — удивился Владимир и открыл; в коробочке был обтянутый кожей футляр, а в нем — ручка, толстая, перламутровая, с золотым пером, дорогая и явно мужская.

Данилов захлопнул футляр, придерживая крышку, убрал его в коробочку, а ее — в сумку. «Иглу в яйцо, яйцо в утку, утку в зайца, зайца в сундук, и на самую высокую ель…» — Не застегивая сумку, Данилов вернул ее на полку и пошел в спальню.

Елена читала в постели — не привычный детектив, а какую-то брошюру в серой обложке.

— Что читаешь? — поинтересовался Данилов.

— Новые инструкции, — скривилась Елена. — На работе вдумчиво не почитаешь…

— Это да.

Данилов взял стоявший на подоконнике ноутбук.

— Ты решил предпочесть любовные игры компьютерным? — игриво улыбнулась Елена.

— Я решил выпить кофе, — ответил Данилов. — А это чтобы не скучать. Ты будешь кофе или чай?

— Нет, я буду тебя ждать, — Елена продолжила изучать инструкции.

Данилов отправился на кухню, включил ноутбук и, пока тот загружался и подключался к Интернету, сварил себе кофе.

Сев за стол, Владимир начал искать в сети такую же ручку, как та, что лежала в Елениной сумке; нашел и, увидев цену, присвистнул от изумления: «Почти двадцать две тысячи рублей, не хухры-мухры…»

Недопитый кофе медленно остывал в чашке, а Данилов продолжал сидеть и смотреть в погасший экран ноутбука. Последний раз ему было так плохо в больнице, когда он пришел в себя после травмы черепа и чувствовал, будто прошлая, хорошая жизнь закончилась и теперь будет другая. Неизвестно какая, но, вне всяких сомнений, не такая светлая, как раньше.

Голова не болела или, может, болела, но Данилову было не до нее. Он впервые в жизни понял, что такое подлинные муки ревности, столь подробно описанные в литературе. Настоящая ревность совсем не походила на литературную. Не хотелось допытываться у Елены, кому предназначалась в подарок дорогущая ручка, и среди ночи мчаться на разборку с негодяем. И так было ясно, что не ему. Во-первых, день рождения Владимира давно прошел, а до Нового года было еще далеко. Во-вторых, Данилову совершенно ни к чему была такая ручка. Договоров с партнерами он не подписывал, перьевыми ручками сроду не писал, да и вообще — ординатору такой аксессуар не нужен.

Минутный порыв исключался — и цена не та, и подарки Елена всегда делала практичные, нужные. Она во всем была гораздо практичнее Данилова.

Подарок сослуживцу? Знакомому? Соседу? Если бы ручка стоила в двадцать раз меньше, то Данилов мог бы предположить такое. Но подарки за двадцать две тысячи не дарят всем подряд.

Вывод не просто напрашивался — он вопил, заявляя о себе во весь голос. У Елены был… Слово «любовник» больно резануло по сердцу, и потому Данилов заменил его эвфемизмом «другой мужчина». Итак, у Елены есть другой мужчина, с которым она проводит вечера и которому она приготовила дорогой подарок. Сомнений больше не было.

Когда-то, в той, прошлой, жизни, Данилов считал себя абсолютно не ревнивым человеком. Он не ревновал Елену к ее бывшему мужу, отцу Никиты, и его не коробило то, что Елена до сих пор носила «чужую» фамилию.

Но ревность к настоящему оказалась такой же яростной, как пламя лесного пожара.

Данилов попытался трезво проанализировать ситуацию, но мешали эмоции. И было только одно средство их подавить.

Он достал из буфета стакан, а из холодильника — початую литровую бутылку водки, банку с солеными огурцами и кусок полукопченой колбасы.

Стакан опустошил залпом. Посидел, не двигаясь, дожидаясь, пока приятное тепло доберется до сердца, и закусил огурцом — хрустким, острым. Накатили воспоминания…