Андрей Шляхов - Из морга в дурдом и обратно

— Честно говоря — помню смутно.

— Но тем не менее… Поэтому давайте будем благоразумны.

Безменцева встала, одернула на себе немного тесноватый халат и спросила:

— Так мы будем благоразумны?

— В рамках допустимого, — ответил Данилов.

— Хотя бы так… Я разговаривала с вашей женой, она тоже считает, что вам лучше некоторое время побыть у нас.

В записке, приложенной к передаче (два пакета пряников и полкило карамелек), Елена написала: «Все страшное позади. У тебя все будет хорошо!» Не «у нас все будет хорошо» и не просто «все будет хорошо», а «у тебя все будет хорошо!». Фраза наводила на размышления, но Данилов предпочел не грузиться раньше времени — сначала надо выйти из больницы, оценить обстановку и только тогда делать выводы.

А если честно, то не хотелось ни выводов, ни оценки обстановки… Хотелось куда-нибудь в лес, чтобы избушка на опушке, при ней банька и никого народу на десять километров вокруг. Ну, может быть, Полянский. Он хоть и зануда, но свой человек, не напрягающий. Зануда, но не морализатор и тем более не ханжа. Короче говоря — человек, приятный во всех отношениях. Кто знает — не улети он отдыхать в Египет, может, и не пришлось бы сейчас валяться на койке в дурдоме.

Доктор Данилов в дурдоме! Охренеть можно! Скажи кому — так ведь не поверят. Нет, некоторые, такие как доктор Лондарь, бывший коллега со «скорой помощи» (поменьше бы таких коллег), поверят сразу, да еще и примутся злорадствовать. Сволочи!

В дверях Безменцева столкнулась со Славиком.

— Где это вы пропадаете? — нахмурилась она.

— В туалете. — Славик потупил взор и слегка покраснел.

— Понос?

— Нет, наоборот… запор.

— Я выпишу вам слабительное. — Безменцева обернулась к Юре. — А вам сейчас сделают укол. Ну, до завтра.

«Странно тут как-то», — подумал Данилов, в представлении которого обход палатного врача был несколько иным. Более доскональным, что ли. С непременным измерением давления, оценкой пульса, выслушивания легких, пальпацией живота… Хотя не исключено, что в психиатрии свои правила — вон Тамара Александровна даже фонендоскоп с собой не таскает, не говоря уже о тонометре. Но как бы то ни было, краткую беседу со Славиком на пороге никак нельзя считать обходом.

Спустя пять минут в палате появилась медсестра со шприцем наизготовку.

— Спиридонов? — спросила она с порога.

— Я! — откликнулся Юра, одновременно переворачиваясь со спины на живот.

— Готовь место.

— Уже готово…

Ваткой, зажатой в левой руке, медсестра протерла место укола и с небольшого размаху всадила шприц и надавила большим пальцем на поршень.

Юра ойкнул.

— Спокойной ночи! — усмехнулась медсестра, извлекая шприц.

— А почему у вас на окнах нет занавесок? — спросил Данилов.

— Чтобы на них больные не вешались, — ответила медсестра и ушла.

— Ты еще спроси — почему в каждой палате чайника нет, — поддел Юра.

— Действительно, — подыграл Данилов. — Как же нам без чайника? Неплохо бы еще микроволновку, холодильник, плазму полтора метра в диагонали и кондиционер…

— Слушай, ты как думаешь, — заворачиваясь в одеяло, спросил Юра, — а Мишу к нам вернут или его с концами увели?

— По идее должны перевести в другую палату, — успокоил Данилов.

— Хорошо бы, а то я рядом с ним заснуть не смогу. А ну как ночью проснется и набросится…

— А куда Миша делся? — поинтересовался Славик, пропустивший все интересное.

— Ушел лечиться, — ответил Данилов, не желая вдаваться в подробности.

Славик полностью удовлетворился ответом.

Вечером, дождавшись, когда телевизор, стоящий в холле около сдвоенного сестринского поста, выключат и немногочисленные телезрители разойдутся по палатам, Данилов попросил у постовых сестер разрешения позвонить домой.

— А вам лечащий врач разрешила? — строго спросила более молодая из медсестер.

— Таня, это медик, — сказала медсестра, приходившая делать укол Юре. — Звоните, только недолго…

— И не на мобильный, — сказал Данилов.

Было противно выпрашивать доступ к телефону. Даже не противно, а брезгливо, словно наступил ногой в дерьмо. Но таковы были правила игры, и если не можешь их изменить, то должен подчиниться. Пока еще благоразумие брало верх над раздражением, и не исключено, что происходило это благодаря принимаемым таблеткам. Правда, от них же появилась сонливость, но не депрессивная, угнетающая своим бездействием, и не умиротворяющая, а какая-то равнодушная, потусторонняя.