Командир, находясь чуть сзади, почтительно сопровождал немого командующего. Уловив вопрос в полубезумном взоре, он тактично кашлянул и сказал:
— Борода, товарищ адмирал. На конкурс.
А Майборода, гордившийся дикой порослью на лице и польщенный таким интересом начальства к своей персоне, выпятил грудь и ни с того ни с сего гаркнул прямо в волосатое адмиральское ухо:
— Так точно! Борода!
От молодецкого крика борода выскользнула из трусов и попыталась хлестнуть комэска по лицу.
Штабные офицеры, прибывшие на смотр, на борт не поднимались, а истерически хихикали на катере, зажимая рты руками и хрюкая от удовольствия.
Командующий отшатнулся, очнулся, поправил челюсть рукой, нервически сглотнул и слабым голосом вопросил:
— Фамилия?
— Майборода, товарищ командующий!
Адмирал вздрогнул и медленно двинулся вдоль строя. Замер напротив помощника Никитина и указал на его подбородок:
— И этот … борода?
Никитин по национальности был якутом. Ему тоже был нужен злополучный конкурсный ковер. По этой причине на его подбородке красовались пять(мы пересчитывали) редких, но длинных волосин. Для лучшего роста он их смазывал особым составом на основе комбижира. Волос рос, но, увы, не густел.
Услышав очередное «так точно», комэск не выдержал. Он как-то дико подпрыгнул, совершив немыслимый пируэт на узкой палубе, а потом сорвал с себя белую адмиральскую фуражку с шитьем, швырнул ее под ноги и стал с остервенением топтать, а затем и пинать, издавая какие-то клекочущие звуки.
Строй следил за его действиями с огромным интересом. О виртуозном танце на фуражке мы читали, но видеть подобного не приходилось. У Станюковича, по-моему, предшественника этой доброй адмиральской традиции прозвали «Диким дедушкой». Во второй офицерской шеренге уже заключались пари на пять честно заработанных, эквивалентных валюте бон (или бонов?), на то, когда же фуражка улетит за борт, на седьмом или девятом ударе.
Адмирал оказался хорошим футболистом и обманул ожидания всех спорщиков. Виртуозно пропинав фуражку вдоль строя, до ограждения рубки, последним мощным пинком он отправил ее, оскверненную, в воду и взбежал на борт катера. Почувствовав под ногами родную палубу, командующий обрел и дар речи.
Стоя на корме удаляющегося катера, он размахивал руками, крутил нам дули и дико орал:
— Х… вам, а не подход к пирсу! Х… вам, а не воды набрать! Х… вам, а не отдых во Владивостоке! На Камчатку, немедленно, в три секунды! Таким положен х…, а не отдых! Банда! Вон! На х…! Немедленно! Борода! На Камчатку! Апрель-борода! Каторжники! Х…! Март-борода! Таким бородатым п…расам никуда нельзя! Никогда…
Хотя он и громко вопил, но расстояние между нами увеличивалось, катер шел ходко, поднимая бурун, и окончание фразы растаяло где-то за его кормой.
Мы удивленно стояли, провожая начальство взглядами и чувствуя легкую обиду за предпоследний пассаж: мужеложство на нашем корабле никогда не практиковалось.
Потом подняли якорь и с легкой душой устремились домой, на Камчатку, урезав расход воды и радуясь, что захода во Владивосток не будет. Майборода хотел сачком для ловли летучих рыбок выловить фуражку (чего же зря добру пропадать!), и попросил командира подойти чуть поближе. Тот почему-то не согласился и обругал Майбороду нехорошими словами, пообещав сделать из него Январь-бороду. Тот испугался и весь переход от командира прятался.
А бороды командир, озверев по непонятной для нас причине, приказал сбрить немедленно, всем. Сам лично контролировал. Процесс был длительным и болезненным. Попробуйте удалить четырех-пятимесячную бороду, когда пресной воды нет, а в вашем распоряжении только ножницы и тупая, заржавевшая от влажности и невостребованности бритва «Нева» черной стали. Никогда не брились «на сухую»? Ну и не пробуйте.
Отсеки были завалены безобразными клочьями разномастных волос, еще несколько минут назад бывших холеными, ухоженными бородами. Пришлось объявить большую приборку. Волос выбросили килограммов пятнадцать.
Поэтому ковер наш так у зама и остался. Не состоялся конкурс. Мы потом думали, кто в этом виноват, и сообща решили, что Майборода. И зачем ему та фуражка понадобилась?
И еще одна проблема возникла. Пару дней экипаж друг друга узнать не мог и пугался. Идешь по отсеку, а навстречу тебе жуткая морда в боевой индейской раскраске: подбородок и щеки, все в порезах, молочно-белые, все, что выше, смуглое, почти черное, носы красные и облезшие. То ли в марлевой медицинской повязке с прорезью для губ идет военнослужащий, то ли морду намылил, а смыть нечем. Особенно безобразно почему-то выглядела припухшая белая верхняя губа. Со временем, правда, привыкли, даже по имени друг друга окликать начали.
Читать дальше