— Простите, мужики, опять особый отдел.
Нас это порядком утомило, и мы заставили командира признаться в причине столь частых вызовов. Оказывается, на побережье проявился вражеский резидент. Замечены световые сигналы в сторону моря, переданные неизвестным кодом. Расшифровано слово «туман», теперь выясняют, что резидент этим хотел сказать. Предложено объявить тревогу в части и искать резидента до потери пульса.
— Жаль, такую теплую встречу испохабили, придется заканчивать отдых.
Мы со старпомом переглянулись и захохотали. Командир базы решил, что у нас не все в порядке с мозгами: алкоголь иногда вызывает непредсказуемую реакцию организма. Давясь от смеха, я сказал:
— Командир, мы же подводники, мы этих диверсантов каждую неделю поймать пытаемся. Пока не везет. А вам повезло. Вот он, диверсант! — и указал рукой на старпома. Командир онемел, а старпом возмутился:
— Непонятным кодом, одно только слово удалось расшифровать! Матрос не только специальности не знает, но и военно-морского лексикона. Из всего богатства усваивает только «х…ня», «х…вина» и «кандейка»! Вымирает военно-морское искусство! А особисты тоже орлы, семафор от шифра отличить не могут, крысы сухопутные! А самая большая сука — наш боцман!
Старпома опять понесло. Пока он разорялся, командир по телефону улаживал дело с особистом, объясняя причину сигналов. Особист не верил в конфуз и очень хотел, чтобы все же была объявлена тревога на всей флотилии. Его можно понять: эти ребята всю жизнь такого случая ждут, спят и этих шпионов видят, и когда удача наконец-то поманила, трудно поверить в очередное «зеро».
Командиру пришлось приглашать особиста на очную ставку с нами. Тот нехотя поверил своим глазам, но не отказал себе в удовольствии проверить наши документы, а потом, с тяжелым вздохом, удалился. На пороге он произнес:
— А я-то шифровальщице не поверил, что пять раз передано слово «х…». Я ей сказал, что у нее на уме «х…», — не замужем еще. А глядя на вас, товарищи офицеры, удивляюсь тому, что вы еще что-то, кроме этого слова, передать умудрились.
Старпом возмутился:
— Не надо передергивать, это было три бутылки шила и пять часов назад, тоже мне, психолог!
Командир, примирительно помахав рукой, закрыл дверь за особистом, и мы продолжили.
В шесть утра лодку подпустили к пирсу. Мы долго обнимались, расставаясь, быть может, навсегда. Командирский «Уазик» доставил нас до вчерашнего КПП.
Вчерашний же матрос неожиданно поклонился нам в пояс:
— Ну, спасибо Вам, товарищи офицеры! Теперь я знаю, что такое наручники и застенки Родины, меня всю ночь допрашивали и били. А я даже не знал, кто Вы и откуда взялись. Излагал, как все было, а мне не верили. Я рассказал, что пришли два офицера, один украинец. Вы же назвали свою фамилию — Конгнито, я запомнил, хоть и трудная. На «о» заканчивается, значит, украинская. А они кричали, что только дурак не отличит чистокровную американскую фамилию от хохляцкой, — и захлюпал носом.
Старпом по-отечески похлопал его по плечу и по-доброму утешил:
— Не плачь, матрос! В тридцать седьмом тебя на рассвете уже расстреляли бы, а тут даже с вахты не сняли. Тебе повезло, по сравнению с теми, кто вчера мои сигналы прочесть не смог. Вот за них помолись, сынок! — и решительным шагом направился к лодке. Ясно видимый спиртовой шлейф стелился за ним, как плащаница русского витязя, спешащего ввязаться в бой с печенегами.
Через два часа боцман и сигнальщики знали азбуку Морзе лучше, чем ее изобретатель.
То, что Туманов купил лодку в прошлый приход в Петропавловск, и оставил ее дома, во внимание принято не было. Предупреждать надо.
Он тоже был наказан, несмотря на то, что доктор, а скорее всего, именно за это.
Каждый экипаж у нас в бригаде имел свое «железо» — подводную лодку. И только один, элитный, имел только казарму. Назывался он резервным, но выполнял отнюдь не резервные задачи. Он работал с наукой. Экипаж по команде сверху вылетал в любую военно-морскую базу Союза, принимал лодку, и уходил месяцев на пять-семь-девять, вместе с научно-исследовательским судном, в океан. Чем они там занимались, пусть так и останется для Вас, как и для нас, тайной. Мы стреляли торпедами, ставили мины, сдавали курсовые задачи и мучились на учениях, а элитными были они. Помимо зарплаты они получали боны, такой заменитель валюты. Боны шли один к десяти и на них в спецмагазинах «Альбатрос» (типа «Березки»), можно было купить массу иностранных вещей. Политотдел и штаб обязательно посылали с экипажем своих представителей или представителя. Во-первых, экипаж под присмотром, во-вторых, кому же боны помешают.
Читать дальше