Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

Пока не возник Башфорд Брэддок, ничто не нарушало упоительной безмятежности событий этого вечера. Обед был превосходным, спектакль завлекательным. Дважды на протяжении третьего действия Осберт осмелился пожать руку девушки — пылко, но, разумеется, как истинный джентльмен, и словно бы ощутил ответное пожатие. А потому неудивительно, что к моменту их расставания на ступенях крыльца ее дома он пришел к заключению: надо продолжать в том же духе и все будет тип-топ.

Поставив свою судьбу на кон, чтобы выиграть или проиграть все, как рекомендует в известных стихах маркиз Монтроз, Осберт Муллинер протянул руки, прижал Мейбл Петерик-Сомс к своей груди и влепил ей такой жаркий поцелуй, что в тиши позднего вечера он прозвучал подобно взрыву ручной гранаты.

И едва замерло эхо, как Осберт обнаружил, что у его локтя стоит высокий, широкоплечий человек во фраке и шапокляке.

Первой паузу прервала девушка.

— Привет, Баши, — сказала она, и в ее голосе слышалась досада. — Откуда ты вдруг взялся? Я думала, ты исследуешь Конго или другую какую-нибудь речку.

Пришлец снял шапокляк, сложил его в оладью, расправил, снова водрузил на голову и произнес низким рокочущим басом:

— С Конго я вернулся сегодня утром. И обедал у твоих отца и матери. Они поставили меня в известность, что ты отправилась в театр с этим джентльменом.

— Мистер Муллинер. Мой кузен Башфорд Брэддок.

— Здравствуйте, — сказал Осберт.

Наступила новая пауза. Башфорд Брэддок опять снял шапокляк, сплющил в оладью, расправил и вновь водрузил на голову. Казалось, его удручало, что он не способен исполнить на своем головном уборе какую-нибудь мелодию.

— Ну так спокойной ночи, — сказала Мейбл.

— Спокойной ночи, — сказал Осберт.

— Спокойной ночи, — сказал Башфорд Брэддок.

Дверь за Мейбл затворилась, и Осберт перевел глаза на своего нового знакомого, тут же обнаружив, что тот уставился на него с очень своеобразным выражением в глазах. Неумолимых, зловеще поблескивающих глазах… Осберту они не понравились.

— Мистер Муллинер, — сказал Башфорд Брэддок.

— А? — сказал Осберт.

— На одно слово. Я видел все.

— Все?

— Все. Мистер Муллинер, вы любите ее.

— Да!

— И я.

— И вы?

— И я.

Осберт слегка смутился. И нашелся сказать только, что это их сплачивает в одну дружную семью.

— Я любил ее с тех пор, как она была вот такусенькой.

— Какусенькой? — спросил Осберт, так как было довольно темно.

— Примерно вот такусенькой. И я поклялся, что, если между нами когда-либо встанет кто-то другой и если какой-либо склизкий, пучеглазый, лопоухий сын кока с дырявой шхуны попробует отнять у меня эту девушку, я…

— Э… что — вы? — осведомился Осберт.

Башфорд Брэддок испустил отрывистый металлический смех.

— Вы когда-нибудь слышали, что я сделал с королем Мгамбо-Мгамбо?

— Я даже не знал, что король Мгамбо-Мгамбо вообще существует.

— Его и не существует — теперь, — сказал Башфорд Брэддок.

Осберт ощутил, как по его позвоночнику расползается липкая дрожь.

— Что вы с ним сделали?

— Не спрашивайте.

— Но я хочу знать.

— Лучше не надо. Но вы скоро узнаете, если и дальше будете вертеться около Мейбл Петерик-Сомс. Это все, мистер Муллинер. — Башфорд Брэддок взглянул вверх на мерцающие звезды. — Какая восхитительная погода, — сказал он. — Помнится, такой же тихий покой был разлит в пространстве, такой же мирный блеск таких же звезд озарял пустыню Нгоби в тот раз, когда я задушил ягуара.

Осберт судорожно дернул кадыком.

— К-к-какого ягуара?

— Ну, вы вряд ли были с ним знакомы. Просто одного из тамошних ягуаров. В первые пять минут мне пришлось нелегко, потому что правая рука у меня была в лубке и действовать я мог только левой. Ну что же, спокойной ночи, мистер Муллинер, спокойной ночи.

И Башфорд Брэддок, сняв шапокляк, расплющил его в оладью, расправил, снова водрузил на голову и широким шагом удалился в ночь.

Несколько минут после его исчезновения Осберт Муллинер стоял неподвижно и смотрел ему вслед невидящими глазами. Потом, пошатываясь, свернул за угол и кое-как добрался до своего жилища на Саут-Одли-стрит и, сумев после трех фальстартов отпереть входную дверь, поднялся в свою уютную библиотеку. Там, смешав бренди и содовую с преобладанием бренди, он сел и предался размышлениям. В конце концов, опорожнив первый бокал почти молниеносно, а второй неторопливо, он более или менее сумел привести свои мысли в относительный порядок. И мысли эти, должен с сожалением констатировать, будучи приведенными в порядок, оказались такими, что я предпочел бы скрыть их от вас.