Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

Фредерик быстро перевел взгляд на поднос. Да, сбылись его худшие опасения. Яйца, и такие огромные! Желудок, который в последние годы он изрядно избаловал, слегка пискнул от дурных предчувствий.

— Да, — продолжала няня Уилкс, развивая тему. — Сколько ни дашь вам яичек, все было мало. Как и сладкого пирога. Господи помилуй, как же вы объелись пирога на дне рождения мисс Джейн!

— Пожалуйста, не надо! — сказала мисс Олифант с легкой дрожью.

Она холодно посмотрела на своего изнемогающего друга детства, который барахтался в бездне отвращения к себе.

— Благодарю вас, но я не хочу яиц.

— Мастер Фредерик! — Динамит взорвался, вновь произошла магическая трансформация, и хрупкая старушка преобразилась в грозную силу, перед которой не отступил бы разве что Наполеон. — Не капризничать!

Фредерик судорожно сглотнул.

— Я больше не буду, — сказал он покорно. — И с удовольствием съем яйцо.

— Два яйца! — поправила няня Уилкс.

— Два яйца, — согласился Фредерик.

Мисс Олифант повернула нож в ране.

— И столько сладкого пирога! Какое удовольствие для вас. Но все-таки на вашем месте я бы соблюдала осторожность. Он выглядит очень сдобным. Я никогда не понимала, — продолжала она, обращаясь к няне Уилкс голосом, который Фредерик — теперь ему было лет семь — нашел нестерпимо взрослым и нарочитым, — какую радость люди получают от того, что объедаются, обжираются и изображают собой свиней.

— Ну, мальчики это же мальчики, — возразила няня Уилкс.

— Возможно, — вздохнула мисс Олифант, — но все-таки это неприятно.

В глазах няни Уилкс появился слабый, но зловещий блеск. Она заметила в манерах своей юной гостьи намек на задавакость, а задавакость полагалось укрощать.

— Девочки, — сказала она, — тоже не безупречны.

— А-а! — восторженно вздохнул Фредерик, всецело поддерживая это наблюдение.

— У девочек есть свои маленькие недостатки. Девочки иногда поддаются тщеславию. Я знаю одну маленькую девочку совсем не в ста милях от этой комнаты, которая так гордилась своими новыми панталончиками, что выбежала в них на улицу.

— Нянечка! — вскричала мисс Олифант, розовея.

— Омерзительно! — сказал Фредерик и испустил короткий смешок. И так полон был этот смешок — несмотря на свою краткость — ядовитой иронии, презрения и чудовищного мужского превосходства, что гордый дух Джейн Олифант изнемог от таких оскорблений и глаза ее начали метать молнии.

— Что вы сказали?

— Я сказал «омерзительно».

— Неужели?

— Я не в силах, — раздумчиво сказал Фредерик, — вообразить более прискорбное поведение, нежели выставление себя напоказ подобным образом, и искренне надеюсь, что вас отправили спать без ужина.

— Если бы вас хоть раз оставили без ужина, — сказала мисс Олифант, верившая, что нет защиты лучше атаки, — вас бы это убило.

— Ах так? — сказал Фредерик.

— Вы свинья, и я вас ненавижу, — сказала мисс Олифант.

— Ах так?

— Да, именно так.

— Ну-ну-ну, — сказала няня Уилкс. — Будет, будет, будет!

Она смотрела на них спокойным властным и практичным взглядом, который присущ женщинам, полвека справлявшимся с малолетними капризулями.

— Ссориться нехорошо! — сказала она — Немедленно помиритесь. Мастер Фредерик, поцелуйте-ка мисс Джейн!

Комната закачалась перед выпучившимися глазами Фредерика.

— Что-что? — еле выговорил он.

— Поцелуйте ее и попросите прощения, что ссорились с ней.

— Это она со мной ссорилась.

— Не важно. Маленький джентльмен всегда берет вину на себя.

Неимоверным усилием Фредерик выжал из себя подобие улыбки.

— Приношу извинения, — сказал он.

— Ничего, — сказала мисс Олифант.

— Поцелуйте ее, — сказала няня Уилкс.

— Не хочу, — сказал Фредерик.

— Что-о!

— Не хочу.

— Мастер Фредерик! — сказала няня Уилкс, вставая и указуя грозным перстом. — Ну-ка, марш в чулан под лестницей и сидите там, пока не станете послушным!

Фредерик заколебался. Он происходил из гордого рода. Некогда Муллинер получил благодарность от своего государя на поле битвы под Креси. Но воспоминание о словах его брата Джорджа решило дело. Как ни унизительно было позволить загнать себя под лестницу, но допустить, чтобы она умерла от сердечного приступа, он не мог. Склонив голову, он вошел в чулан, и позади него в замке щелкнул ключ.

Один во тьме, попахивающей мышами, Фредерик Муллинер предался мрачным думам. Минуты две он отдал напряженным размышлениям, в сравнении с которыми мысли Шопенгауэра по утрам, когда философ вставал с левой ноги, показались бы сладкими девичьими грезами, как вдруг из щелки в дверце донесся голос: