Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)

— Минуточку, — сказал он, вернулся в замок и вынес оттуда тяжелую трость с набалдашником слоновой кости.

Бландингский замок отдыхал в золоте летнего вечера. Гроза ушла в прошлое два часа назад, отбушевав с невиданной яростью над парками и лужайками, а по себе оставила покой, пенье птиц, закатное небо, где чередовались зеленое и розовое, лиловое и жемчужное, опаловое и оранжевое. Воздух был светел и свеж, земля благоухала. На омытом грозою небосводе появлялись первые звезды.

Однако Ронни Фишу, который безучастно сидел в кресле у себя, на втором этаже, все это не принесло утешения. Закат он видел, но не впечатлился. Слышал и щебет, но остался холодным. Словом, мы предъявим читателю очень грустного Роналда Овербери.

Когда небеса разверзлись, он гулял у огорода и юркнул, словно кролик, в мрачный сарай. Там, сидя на куче кирпичей, просидел он немного меньше часа, один, если не считать небольшой зеленой лягушки и невеселых мыслей.

Место это было как бы Саргассовым морем, куда прибивало весь хлам с огорода — тачку без колеса, разбитые горшки, увядшие цветы, прохудившееся ведро, беззубые грабли, гнилую картошку, недоеденного дрозда. Вместе это исключительно походило на ад, так что дух несчастного Ронни падал все ниже.

Пришибленный громом, ведрами, тачками, дроздами и картошкой, не говоря уж о строгом взгляде лягушки, необычайно похожей на епископа, который недоволен новым членом клуба, Ронни раскаялся в своем опрометчивом поступке. Раскаяние это усилилось, когда он вернулся в уют своей комнаты. Примерно так чувствовал себя Самсон [42] Библия. Книга Судей Израилевых, 16:29–30. , когда услышал треск храмовых подпор. Опрометчивые поступки хороши, пока ты в запале. К сожалению, он быстро проходит.

Нет, он ничего не имел против Миллисент. Пусть будет женой, ладно, — только чужой. Он неслышно застонал и тут заметил, что в комнате кто-то есть. То был Хьюго, одетый к обеду. Ронни и не знал, что так поздно.

— Привет, — сказал Хьюго. — Еще не оделся?

Ронни понял, что просто не сможет увидеть своих родных. Конечно, Миллисент всем сказала, будут поздравлять, тетя Констанс еще и поцелует, дядя Галахад пошутит в стиле тысяча восемьсот девяносто пятого года — в общем, шум и треск. Шума и треска он не хотел. Общество траппистов [43] Трапписты — члены монашеского ордена, которые дают обет молчания. он бы вынес, семейный обед — ни в коем случае.

— Я обедать не буду.

— Не будешь?

— Да.

— Заболел?

— Нет.

— И не будешь обедать? Странно. Хотя — дело твое. Видно, останусь я один. Бакстер — и тот не придет. Взял бутербродов и пошел в гостиную. А с этой гнидой, ну, с Пилбемом, я сейчас поговорю. Тоже обедать не захочет.

— Где же остальные?

— Ты не слышал? Обедают у Парслоу. Твоя тетушка, лорд Эмсворт, Галахад и Миллисент. — Он кашлянул. — Да, старик, насчет Миллисент…

— Что такое?

— Помнишь, ты с ней обручился?

— Ну и что?

— Это кончено.

— Кончено?

— Абсолютно. Как не было.

— Что?!

— Да. Теперь она со мной обручилась. Вообще-то не в первый раз — такая, знаешь, тайная помолвка, — но мы поссорились. А сейчас помирились. Она просила передать, чтобы ты не расстраивался.

Ронни ощущал точно то, что ощущают на эшафоте, когда гонец принесет весть о помиловании.

— Давно я не слышал хороших новостей, — сказал он.

— Ты не хотел на ней жениться?

— Конечно, не хотел.

— То есть как «конечно»?

— Она очень красивая. И хорошая…

— Ангел. Шропширский серафим.

— Но я в нее не влюблен.

— Чего ж ты тогда беспокоился? Очень глупо. — Он пощелкал языком. — А, понимаю! Ты хотел досадить Сью, а Миллисент — мне. Теперь вы со Сью помирились. Это хорошо. Она тебе очень подходит.

Ронни дернулся. Он бы хотел о Сью не думать, на худой конец — думать с горечью.

— Ничего я не помирился! — глухо вскричал он.

Думать с горечью было очень трудно. Сью — это Сью, ничего не поделаешь. От сцены в ресторане память упорно соскальзывала к более светлым дням.

— Не помирился?

— Нет.

Вот Сью в машине. Сью у реки. Сью в его объятиях, под звуки саксофонов. Сью улыбается. Сью смеется. Волосы Сью треплет ветер…

Нет, лучше так: Сью у «Марио»… Сью с этим гадом… Сью…

— Все-таки, Ронни, ты уж слишком.

— Не твое дело.

— Мое, — твердо сказал Хьюго. — Мне ее очень жалко. Вот уж не думал…

— Я не хочу о ней говорить…

Хьюго вздохнул. Ситуация, как говорится, была тупиковой. Лучший друг и прекрасная девушка разругались вконец. Такова жизнь.