Мартти Ларни - Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле

Живущие до сих пор в средневековом невежестве европейцы считают американской национальной страстью бейсбол. Они, как обычно, ошибаются: это вовсе не бейсбол, а жевательная резинка.

Итак, начало их совместной жизни было отмечено жгучим голодом, жевательной резинкой и поцелуями. Но, как говорил Исаак Риверс, к этому надо привыкать!

Чтобы начало брачной жизни прошло под знаком прогресса, Джоан включила радио. Сидя бок о бок, рука в руке, они слушали серенаду Шуберта, под которую какая-то мыльная фирма зарифмовывала свои собственные слова. Джерри было грустно за Шуберта, но все же его несколько утешало то, что хотя бы благодаря рекламе мыла «Серенада» люди слушают классическую музыку.

– А в Европе есть радио? – спросила Джоан.

– Есть, – утвердительно кивнул Джерри.

– Вот как? Значит, и туда понемногу добирается прогресс. Но когда же они там получат телевидение?

– Там уже есть и телевидение.

– Неужели? Может быть, у них есть и автомобили и даже кино?

– Все это у них есть.

– Ну, так, значит, они вовсе не такие уж отсталые, как говорят. Ты меня любишь?

– Люблю.

– Я люблю тебя просто ужасно! Я люблю даже твой акцент. На каком языке говорят в Европе?

– На разных. Я говорил по-фински.

– Так ты, значит, финн.

– Да.

– А где находится твоя Финляндия? Она недалеко от Кореи?

– Да… Совсем рядом.

– Ах, как я тебя люблю! Кстати, а где находится Корея?

– Совсем рядом с Финляндией.

– И там говорят на одном языке?

– Почти. Даже корейскую грамматику написал финн.

Джоан одобрительно кивнула головой. Она восхищалась безграничностью познаний своего третьего мужа и его героизмом, благодаря которому он победил двух крепких мужчин. Ее Джерри был настоящим Эдисоном спинных хребтов.

– Джерри, ты меня любишь?

Люблю! – воскликнул супруг очень громко, так как по радио в это время передавалась детективная постановка какой-то табачной фирмы и кто-то звал на помощь с такой силой, что Джерри с трудом мог расслышать свой собственный голос. Он бросил в сторону радиоприемника взгляд, полный страдания, и предложил поискать другую станцию. Но жена возразила:

– Нет, нет. Я хочу дослушать эту передачу до конца. Я очень люблю детективные радиопостановки. Ты тоже должен привыкнуть к ним. Ах, какое прекрасное ритуальное убийство!

– Если бы я привык!.. – сказал Джерри со вздохом.

– Ты должен. Я воспитаю из тебя настоящего мужчину. Скажи, ты меня любишь?

Джерри тяжело вздохнул:

– Разумеется! Но я не изучил еще как следует обычаи этой страны.

– О-о, конечно! Но ты их выучишь быстро. Я люблю тебя так ужасно, так безбожно сильно! И я обещаю сделать из тебя настоящего мужчину. Тебе нужно будет еще обучиться боксу, потому что каждый настоящий мужчина должен уметь драться. Ах, как я люблю…

Джерри уже знал по опыту, что лучший способ остановить фонтан женского красноречия – поцелуй. Позднее он заметил, правда, что женщина, если зажать ей рот, может говорить и носом. Брак показался ему пожизненным заключением, облегчить или сократить которое несчастный осужденный не может даже и безупречным поведением. А тут он еще ко всему был голоден. Голод – это как бы история, ежедневно повторяющаяся сначала. В конце концов Джерри собрал всю силу воли и сказал без обиняков:

– Я голоден.

– Неужели? Почему же ты тогда не принес с собою никакой еды? – изумилась Джоан, и достав кончиком языка жевательную резинку из-за нижней губы, переложила ее за верхнюю губу. – Ну, я не осуждаю тебя за это. Но скажи: ты любишь меня?

Поскольку Джерри не отвечал, Джоан немного убавила звук радио (ее не интересовала реклама новой мастики для полов) и приняла позу несчастной жены. В неподдельном огорчении она потихоньку стала напевать.

– Скажи, тебе нравится пение? – вдруг спросила она.

– Нравится, – ответил Джерри, вспоминая великолепный холодильный шкаф мистера Риверса, где имелся лучший в мире выбор мясных и фруктовых консервов.

– Я имею в виду мое пение.

– Нравится, конечно…

– Ах, как ты мил? Эрол никогда не давал мне петь.

– Какой Эрол?

– Моего второго мужа звали Эрол. Он приходил в бешенство, когда я пела. Вообще он любил фортепьянную музыку, но мне не давал даже играть на фортепьяно. Он был жестокий.

– Ему не нравилась твоя игра?

– Нет, наверно, нравилась! Но он всегда говорил, что на пианино якобы нельзя играть одним пальцем. Он был страшен. Но, к счастью, он умер. Мы все-таки успели пожить с ним более трех недель. Это было ужасно. Между прочим, он утонул на рыбной ловле.