Стивен Ликок - Сумасбродные сочинения

— Они для фокстрота, — пояснил Папаша Никербокер. — Старые башмаки никуда не годились. Сигарету не желаешь? У меня армянские, но, может, тебе по душе гавайские или нигерийские? Так, куда сначала поедем? — осведомился он, когда мы оба закурили, — слушать гавайскую музыку? Танго танцевать? Коктейли пить?

— Знаете, Папаша Никербокер, больше всего мне бы хотелось…

Он оборвал меня на полуслове:

— Смотри, какая красотка! Вон та высокая блондинка! Мне только блондинок подавай! — Он причмокнул губами. — Бог свидетель: с каждым веком жительницы Нью-Йорка становятся все красивее. О чем ты говорил?

— Знаете, Папаша Никербокер… — снова начал я, но он снова перебил.

— Мой юный друг, я попросил бы не звать меня Папашей Никербокером!

— Это из уважения к вашему почтенному возрасту, — проблеял я.

— К моему возрасту? К моему почтенному возрасту? Ну, это как сказать… Сколько мужчин моего возраста танго каждый вечер танцуют! Пожалуйста, зови меня просто Никербокером, или даже Никки. Почти все друзья зовут меня Никки. Так в чем дело?

— Больше всего мне бы хотелось найти тихое место и побеседовать о былом.

— Отлично, — кивнул Никербокер, — именно в такое место мы сейчас направляемся. Только представь: тихий ужин, отличный тихий оркестр. Гавайский, но тихий, и девочки, — он снова причмокнул губами и ткнул меня локтем. — Девочки целыми стаями. Любишь девочек?

— Знаете, мистер Никербокер, вообще-то… — неуверенно начал я, но старик захихикал и снова ткнул меня в бок.

— Ну конечно любишь, кобель ты эдакий! — усмехнулся он. — Мы все их любим! Признаюсь, сударь мой, я вообще за ужин не сажусь, если рядом нет девочек. Люблю, чтобы они вились, порхали вокруг меня.

Такси остановилось, и я собрался открыть дверь и выйти, однако Папаша Никербокер схватил меня за руку и выглянул в окно.

— Подожди, подожди! — прошипел он. — Сейчас попросим кого-нибудь расплатиться! Пятьдесят центов за меня любой знакомый отдаст. Платить за себя — моветон. Вот, этот точно раскошелится!

Через минуту мы вошли в большой ресторан и оказались среди блеска и суматохи нью-йоркского бомонда за ужином. Желтолицые музыканты в гавайских костюмах играли на укулеле какую-то дикую мелодию, которая не заглушала, а скорее подчеркивала доносящийся отовсюду гул голосов и лязг посуды. Мужчины в смокингах и женщины в декольтированных платьях всех цветов радуги сидели за столиками, пускали к потолку клубы сизого дыма и пили пестрые коктейли из бокалов на тонких ножках. На маленькой сцене в углу зала скакали танцовщицы кабаре, но на них практически никто не смотрел.

— Ха-ха, чудо, а не ресторан! — восторженно проговорил Папаша Никербокер, когда мы устроились за столиком. — Вот это красотка! Ты только посмотри на нее! Или тебе больше по вкусу томная брюнетка, что сидит рядом?

Мистер Никербокер обводил взглядом обеденный зал, глазел на женщин с явной бесцеремонностью и маразматическим вожделением. Я сгорал от стыда, но остальным, похоже, было все равно.

— Ну, какой коктейль желаешь? — спросил мой спутник. — На этой неделе здесь подают новый, называется «Фантан» по пятьдесят центов за порцию. Закажешь его? Отлично! Два «Фантана»! А есть что будешь?

— Можно порцию холодной говядины и пинту светлого пива?

— Говядина! — презрительно скривился Никербокер. — Дружище, говядина стоит всего пятьдесят центов! Закажи что-нибудь приличное: омара по-ньюбургски или нет, лучше филе бурбон а-ля что-нибудь. Не знаю, что угодно, только, ради бога, сударь, не дешевле трех долларов за порцию!

— Отлично, — согласился я, — тогда сами и заказывайте!

Мистер Никербокер так и сделал: раскрыл меню и, благосклонно внимая подобострастным кивкам метрдотеля, принялся тыкать длинным указательным пальцем в самые дорогие блюда с самыми непонятными названиями. Наконец метрдотель удалился, и Папаша снова повернулся ко мне.

— Вот теперь поговорим, — предложил он.

— Пожалуйста, расскажите о старых временах! — попросил я. — Каким был тогда Бродвей?

— Та-ак, — протянул Никербокер, — «старые времена» — это, вероятно, лет за десять до открытия театра «Зимний сад». Прогресс идет семимильными шагами, сударь, семимильными! Десять лет назад за Таймс-сквер не было практически ничего интересного, а сейчас — никакого сравнения!

Как правило, старики помнят «былые времена», но в памяти Папаши Никербокера интересующая меня эпоха явно не сохранилась. Его интересовали лишь современные кабаре, рестораны, меню и укулеле.