Стивен Ликок - Сумасбродные сочинения

Вот такое задание я получил. Пожалуй, за всю историю моих взаимоотношений с Вильгельмштрассе оно самое важное. Тем не менее вынужден признать: успеха я до сих пор не достиг, все мои попытки закончились провалом. Вероятно, причина в атмосфере Америки, это она мешает тонким дипломатическим играм. Целых пять недель я сгорал от желания поужинать с членами кабинета, но меня не пригласили. Целых четыре недели я, облачившись в смокинг, ежевечерне ждал в вашингтонском отеле Д, и все тщетно.

Из английского посольства приглашения тоже не поступали: ни на дружеский ленч, ни на поздний ужин посол меня не звал. Каждый, кто знаком с подноготной международного шпионажа, поймет: без этих приглашений бессилен даже специалист экстра-класса. Ни малейшего интереса не проявил и президент США. Я послал ему шифровку, мол, готов поужинать с ним в любой удобный для нас обоих день, но реакции не последовало.

При таких обстоятельствах романтические отношения с красавицами из высшего общества стали невозможны. Все мои попытки действовать в этом направлении были неверно истолкованы и даже привели к тому, что меня попросили покинуть отель Д. По причинам, которые я раскрыть не могу, уехать пришлось, не заплатив по счету, и это обстоятельство вызвало ненужные, подчас опасные пересуды. Ими я объясняю странный прием, оказанный мне в нью-йоркском отеле Б, в который я направился.

Так и получилось, что пришлось обратиться к откровениям, разоблачениям и громким открытиям. И здесь американский климат оказался на диву неблагоприятным. Я предложил государственному секретарю историю всей семьи болгарского царя Фердинанда I за пятьдесят долларов, а тот заявил, что она этой суммы не стоит. Я предложил английскому посольству доселе неизвестные подробности отречения греческого короля Константина за пять долларов, но там ответили, что знали все подробности еще до отречения. За символическую плату я предложил изобразить в черном цвете каждого члена кайзерской семьи, а мне сказали, что в этом нет необходимости.

Сейчас, не располагая возможностью вернуться в Европу, я планирую открыть в этом великом городе зеленную лавку или фруктовый ларек. И желательно поскорее, ведь в ближайшее время большинство моих бывших коллег займется тем же самым!

Однажды, если не изменяет память, второго апреля 1917 года, я целый день ехал на поезде из родного захолустья в Нью-Йорк. Поезд подошел к Нью-Йорку, день подошел к концу, а я зачитался бессмертным романом Вашингтона Ирвинга о Папаше Никербокере и городишке, в котором тот некогда жил.

Не помню, откуда у меня эта книга. Изд а ли ее в Англии и, видимо, давным-давно: к форзацу была приклеена вырезка из какого-то старого журнала с описанием Нью-Йорка того времени.

Вскоре вместо романа — перед мысленным взором по-прежнему стояли Папаша Никербокер, Сонная Лощина и Тэрритаун — я стал читать журнальную статью. Читал я в полудреме: за окном стемнело, да и мерное покачивание вагона навевало мысли о прошлом.

«Невиданное развитие происходит ныне в городе Нью-Йорке, что в южной оконечности острова Манхэттен, — сообщалось в статье. — По нашим сведениям, в нем ныне проживает по меньшей мере двадцать тысяч душ. С моря, даже на расстоянии полутора миль город представляет собой великолепное зрелище благодаря множеству церковных шпилей, которые возвышаются над крышами домов и деревьями, придавая Нью-Йорку особую благообразность. Остров защищен пушками дальнобойностью четверть мили, которые отлично защищают гавань, а сразу за ними простирается прелестный Баттери-парк, где после утренней службы местные жители любят прогуливаться со своими женами».

— Вот бы все это увидеть! — на секунду отложив книгу, пробормотал я. — Баттери-парк, гавань и горожан, после утренней службы прогуливающихся с женами, с собственными женами!

Я стал читать дальше: «Олбани-пост-роуд петляет по полям на север от города. Определенный ее отрезок именуется Бродвеем и имеет такую ширину, что сразу четыре транспортных средства способны двигаться по ней параллельно. Бродвей — любимейшее место променадов горожан и их жен, особенно весной, когда цветут яблони и клевер. После вечерней службы горожане неспешно бредут к берегу Гудзона: в одной руке рука верной супруги, в другой — подзорная труба, чтобы обозревать окрестности. По Бродвею пастухи гонят овец на местные рынки, а вдоль дороги козы лениво щиплют сочную траву и с любопытством разглядывают прохожих».