Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

С одной стороны, где директор поутру, когда шум в приемной и гам, когда самое, можно сказать время, а его не видать? А у маникюрши маникюрит! Вроде она, значит. А кто с комиссией из самого Главуправконтроля коньяк стаканами глушит? Он, конечно, мужик! Кто пауков, что на выставке новых моделей размножаются, до смерти боится? Она! Баба! А кто Семену Мордыбану втихомолку по шее накостылял за «до обеда»? Вот и разбери…

А с другой стороны, на кой оно кому разбираться? Комиссиям из Главуправконтроля все равно, с кем коньяк дуть, был бы даровой, а подчиненным одна забота: на 8-е марта поздравлять или на мужской какой праздник? Проверили. И так берет, и этак. На том и порешили – от двух раз в год убытку большого не будет.

А все остальное время директор больше где? Там, где-то в розоватой президиумно-кабинетной дали. А оттуда-то и не разберешь, кто он такой. Лидия Петрович Бельюк, директор Фабрики Имени Юбилея Славных Событий.

Ну и нам на ночь глядя разбирать это ни к чему. Вот уж и коты затихли, и окна в Доме №, что по Улице, погасли. И ящики почтовые, медленно дымом укутываясь, дремлют. И тихо бредет по пустой Улице, изредка нагибаясь, народной Медицины целитель гражданин Амнюк и на балконе четвертого этажа Дома № сидит в вышитой рубашке солист гражданин Вениамин Накойхер и наигрывает на балалайке милую сердце уго родную русскую мелодию. И спит в «нежилом фонде» праведным сном грешная старушка Власьева Елизавета Егорьевна. До завтра.

Утро повисло над тротуарами, серое, как старушечий платок. Заворочалась на своем топчанчике дворник Власьева, один глаз приоткрыла, за ним и второй. Поднялась, кряхтя и охая, на стенгазету «Голос жильца № 3» перекрестилась. И сразу вдруг вчерашнее вспомнилось. И пригрезится же такое?… Метлу схватила и шарк-шарк на Улицу. Цела Улица! Вот она, родная: пешеходы по вчерашним лужам шлепают. Лужи – и те целы! Все как есть, пригрезилось!

Нет, не пригрезилось! Шершаво и нежно прижалась давно нештукатуренная стена Дома № к покосившемуся павильону «Свежариба», там и сям виднелись не собранные куски барахлона, покачивали ветвями пять хилых акаций по фасаду Фабрики, а самого фасада не было. Ни въезда для машин, ни доски с предательски проступающим из-под штукатурки профилем товарища Зачинавшего, ни агитационно-воспитательного плаката «Все, что ты крадешь, – ты крадешь у себя!» над проходной. Ничего.

Тихо ойкнув и опираясь на метлу, Егорьевна поплелась к себе в «нежилой фонд».

Как состояла она на государственной службе, то, разумеется, идти надо, бежать к порядкоуполномоченному Поборкину Кузьме, в ноги падать и каяться. Но уж больно дело нечистой силой пахло. А по нечистой силе Поборкин Кузьма не очень-то. Он все больше по торговле семечками да по профилактическому пьянству, когда сам на ногах. А по нечистой силе, – рассудила старушка, – конечно, отец Агасфертий из Церкви Святого Руконаложения, да еще, быть может, старец Роберт Никодимович, если по пятницам.

Очаг православия, сопровождавшего Егорьевну на протяжении всей жизни, находился в двух кварталах от Дома №, и старая вера на время победила. Заперев «нежилой фонд» и надвинув платок на самые глаза, старушка заторопилась туда, где врезалась в низкое серое небо голубоватая маковка бывшего овощехранилища № 62, а ныне опять Церкви Святого Руконаложения, где вот уж более двадцати лет облегчал православных и иных прихожан стражды св. отец Агасфертий. Семигоев.

Человечество хворает. Простужается, чихает, плоды легкомысленной тяги к случайным связям пожинает. Ну чего там еще? Продукты улучшенного качества в увеличенных количествах потребляя, губит свои чувствительные желудки: устав бороться с ростом собственного благосостояния, покупает себе – кто автомобиль, кто постоянный проездной билет на все виды городского транспорта, и опять же губит сердечно-сосудистую свою систему. Ну а уж нервы-то, расшатанные углубленным чтением газет, и вовсе, как известно, лечению не подлежат, потому как от передовиц и фельетонов разрушаются начисто. Беда, да и только. И вот, окончательно здоровье подорвав, теряя волосы, зубы и оптимизм, обращают граждане желтые свои лица в сторону медицины. И что же мы видим? Спешит медицина облегчить и облегчает за свои 130 плюс выслуга кого как может. Кому больничный откроет, кому рецепт выпишет, а кому скажет глубокомысленно и прозорливо: «Н-да, непонятно, что тут у вас, но курить бросайте, а то помрете». Но граждане курить как раз хотят, а помирать как раз нет, и почем зря кроют бесплатное медицинское обслуживание и районного терапевта Софью Львовну Гай-Марицкую, всякую сознательность потеряв. И идут печальные граждане по унылой дороге нездоровой жизни. А вот тут поперек этой самой дороги возникает перед ними фигура Амнюка Петра Еремеича. Целителя.