Татьяна Рудина - Продайте мне хоть что-нибудь!

Заходит женщина. Не молодая совсем. Как бы по ошибке зашедшая. Неприбранная совсем. Одета кое-как. Сумка дерматиновая. Но симпатию у нас вызвала тем, что искренне хотела что-то. Но все для нее ужасно дорого казалось. Видно, что она в жизни ничего такого себе не позволяла. А тут ей захотелось. Сумку.

И она спрашивает:

– А что у вас подешевле есть?

Ну и мы, видя, что человек в первый раз на такой отчаянный шаг решился, показываем ей, что с распродажи осталось.

Она долго качает головой, вздыхает тяжело. Потом, решившись, говорит:

– Сейчас к банкомату подбегу, проверю, сколько там на карте. Если хватает – беру!

И как это часто бывает, там именно та сумма и есть. Почти до копейки. Точно эта сумма. Она, решив, что это знак свыше, покупает эту сумку. И, благодарная и счастливая, уходит в новую жизнь.

А буквально через несколько дней возвращается. Мы сперва решили: сдавать пришла. Опомнилась. Но не тут-то было!

– Еще, – говорит, – хочу! Вот что вам самим нравится? Мы говорим:

– Ну вот сейчас новая коллекция пришла из экзотических кож.

Из кожи угря, хотя это уже давно. А вот

Страусиные лапки

Кожа лосося

Водная змея

Куриные лапки

Кожа лягушки

Кожа лягушки произвела на нее самое сильное впечатление. Купила не задумываясь. И кошелек такой же к сумке вдогонку. Чтоб не одиноко ей, сумке, было. Деньги огромные, а тетке этой уже не страшно! Жизнь решила поменять.

Мы уже подружки как бы ее. И советуем ей, что с лицом что-то делать уже, может быть, и пора, крем хоть какой-нибудь купить.

– А что же, – спрашиваем мы ее, – вы со старой сумкой-то ходите? У вас две новые, такие шикарные есть.

– Так не с чем, – отвечает. – Надеть нечего. Не с этим же?

– Ну так в чем дело, собственно? И одежду, может, поменять не грех.

И она расцветает прямо у нас на глазах. И третью сумку покупает.

Я же в Версаче раньше работала. Сначала, как открылись, публика сомнительная шла. В начале девяностых еще. Ничего понять было нельзя.

Заходит парень в костюме Адидас и с целлофановым пакетом. И покупает одеяло из меха ласки за миллион почти.

Или цыгане, например, очень Версаче уважали. Одна цыганка ходила пожилая. Натуральная цыганка со свитой. Она, наверно, главная какая-то у них была. Ее все боялись. И свита боялась, и мы. Один раз ей что-то не то сказали – не помню, что именно. Но ей это не понравилось.

ПРОКЛЯНУ, говорит. Очень спокойно сказала, без всякой угрозы в голосе.

Как мы испугались! Встречали ее все навытяжку, строем с тех пор. Как английскую королеву.

Одна женщина ходила. Симпатичная. Все скупала не глядя. Только в Версаче ходила с головы до ног. А тут заходит какая-то странная. Смотрит, но не меряет.

Ходит, ходит. Потом говорит:

– У меня тут письмо. Передайте пожалуйста.

И уходит.

Мы смотрим – на конверте написано: «Джанни Версаче. Лично в руки».

Ой-е-е-й, думаем. Он уже умер к тому времени давно.

А это кризис был тогда как раз. Ну и, видать, ее муж разорился. Она этого не перенесла – крышак поехал немного.

Открываем письмо:

«Дорогой Джанни, пришли мне, пожалуйста…» Ну и дальше список – весь магазин.