Юрий Пульвер - Ельцын в Аду

Особенно волновала меня проблема размножения эсэсовцев, поскольку убыль чистокровных арийцев была велика. Как аграрий я умею восстанавливать поголовье – неважно, быков или людей. Я предложил открыть специальные отели, куда «мы будем привозить для наших парней их жен на пять-шесть дней» и не отпускать мужчин домой, «где они могут заниматься не тем».

- А в борделях они, значит, будут заниматься именно тем! У него явное размягчение мозгов! - поставил заочный диагноз Фрейд.

- Заткнись, жид пархатый! - заступился за главу карательных органов рейха блеклый субъект, которого из серой толпы нацистских бонз выделяли только тщательно надраенные сапоги.

- Это Мартин Борман, заместитель фюрера по партии. Некогда он служил денщиком и помешался на сапогах. Их у него 35 пар. Коричневые для мундира нацистской партии, черные – для эсэсовского. Они всегда блестят – он тиранит своих денщиков, как в свое время драконили его самого, - раскрыл инкогнито незнакомца Ницше.

- Бордели – важнейшее дело рейха, - продолжил Борман. - В январе 1941 года я занимался главным образом... публичными домами для иностранных рабочих. По этому поводу из партийной канцелярии вышло множество моих указов. Например, документ о том, что в подобных заведениях нельзя использовать немецких женщин и что посещать бордели для иностранцев немцам запрещено. Сочинял я и специальные инструкции о том, какие гигиенические меры и меры безопасности должны соблюдаться: необходимо предусмотреть наличие водопровода, ванны, а также помещения для врача и полицейского.

- Вы зациклились на публичных домах! - не замолкал создатель психоанализа. - Очевидно, это симптом импотенции...

- Скорее, признак безкультурья! - заспорил Ницше со своим другом.

- Ложь! Я о культуре, особенно письменной, очень заботился! - обиделся Мартин. - Зимой 1941 г. я выступил с поистине новаторским предложением: заменить готический шрифт как негерманский, а скорее еврейский, на латинский (до этого в нашей нацистской среде считалось наоборот, то есть что готический шрифт – истинно германский, а латинский скорее еврейский).

- И почему Вашу идею не осуществили? - философ проявил неподдельный интерес.

- Завистники, ретрограды... - смущенно забормотал Борман.

- Дурацкое дело нехитрое! - обличил его рейхсфюрер. - Выяснилось, что смена шрифтов стала бы дорогостоящим предприятием, ибо она влекла за собой переоборудование всех типографий!

- Что-то вы, Гиммлер и Борман, теорией слишком увлеклись, - забеспокоился Гитлер.

- Практику я тоже не забросил! - начал оправдываться Генрих. - Я конечно, не бардаки имею ввиду! А, скажем, медицинские опыты на недолюдях в концлагерях! Их заражали гнойными инфекциями, замораживали живьем, «стерилизовали» смертельными дозами рентгена. Евреев и комиссаров сотнями тысяч депортировали в «лагеря смерти», а там эти «отходы», как мы их называли, гнали в газовые камеры. Черный тошнотворно-удушливый дым над лагерями – доказательство того, что крематории работали день и ночь! А в самом Рейхе мои подчиненные все более сурово расправлялись с паникерами, маловерами и предателями.

- Какая же ты жестокая сволочь! - с отвращением выпалил Ельцин.

- Майн фюрер, защитите меня от клеветы этого унтерменша! Всем известно, что я – добрейший человек! Еще в студенческие годы я совершал весьма добродетельные поступки! Например, в Рождественские дни читал вслух слепому, испек старухе-пенсионерке пирог, участвовал в благотворительном концерте, сбор от которого пошел в пользу венских детей бедняков. Активно занимался «общественной работой» - посещал разного рода собрания, ибо был членом множества добровольных организаций: «Немецкого общества по выращиванию», «Немецкого экономического общества», «Объединения друзей гуманитарных гимназий», «Союза защиты «Свободы дороги», «Старобаварского союза», «Объединения фронтовиков Мюнхенского политехникума», «Секции альпийского союза», «Гимнастического общества Ландхут, основанного в XVIII веке», «Объединения офицеров бывшего Баварского полка». Ну, скажите же, наконец, обо мне доброе слово, майн фюрер!

- Если послушать многие высказывания рейхсфюрера СС, может показаться, что более мягкого, добросердечного, даже глубоко-сентиментального человека история не знала, - то ли подтвердил, то ли опроверг своего обер-палача Адольф.

- А вот послушайте Феликса Керстена, моего лейбмедика. Помните, Керстен, что я выговаривал Вам за пристрастие к охоте? «Ну как Вы можете получать удовольствие при том, когда Вы, господин Керстен, из засады стреляете в бедных зверей, которые пасутся у опушки леса, такие невинные, беззащитные и ничего не ведающие. Если говорить прямо, это настоящее убийство... Природа так прекрасна, и каждое животное имеет право на жизнь, в конце концов. Именно этой точкой зрения я особенно восхищаюсь у наших предков. Тогда и крысам и мышам по всей форме объявляли войну, требовали прекратить их позорные дела и покинуть определенную область в течение определенного срока, прежде чем начать против них войну на уничтожение. Это уважение к зверю вы найдете у всех германских народов. Меня просто поразило, когда я недавно услышал, что буддийские монахи, если они идут вечером по лесу, несут с собой колокольчик, чтобы звери, которых они могли бы раздавить, сумели бы вовремя уйти с дороги. У нас же каждую улитку затопчут, каждого червяка раздавят...»