Юрий Пульвер - Ельцын в Аду

Но фюрер, несмотря на симпатии лично к Сталину, никогда не отказывался от агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Даже в августе 1939 года, пойдя на соглашение о сотрудничестве с СССР, он вовсе не думал менять свою стратегию. В узком кругу приближенных он заявлял: «Все, что я предпринимаю, направлено против русских. Если Запад слишком глуп и слеп, чтобы понять это, тогда я буду вынужден пойти на соглашение с русскими, чтобы побить Запад, и затем», разгромив их, захватить Европу.

Тем не менее признаю: мы с большевиками во многом схожи. Я, и не только я один, «в годы борьбы почти торжественно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма; подобное же мнение о большевиках развивалось и после нашего прихода к власти, хотя об этом уже не говорили в открытую». Вот почему «Штеннес говорит, что я - Сталин нашего движения, который оберегает чистоту идеи. Я не Сталин, я им стану... Я — национал-большевик!» А вот моя запись в дневнике от 1940 года: «Теперь мы связаны с Россией союзом. До сих пор это было нам выгодно. Фюрер увидел Сталина в фильме, и он тотчас показался ему симпатичным. С этого, собственно, началась германо-русская коалиция».

Ницше не привык долго молчать и перебил фашистского министра пропаганды:

- Никак нельзя забывать, что основатели обеих партий, нацистской и коммунистической, спекулировали на том, что они якобы защищают интересы трудящихся. Ленин с самого начала своей революционной деятельности решил создать «партию, опирающуюся на рабочее движение». Точно так же сформулировал свою задачу и Гитлер, создавая нацистскую партию. Забавно: обе партии прежде всего именуют себя рабочими, социалистическими и революционными. И обе, придя к власти, стали единственными партиями в своих странах!

Троцкий называл Гитлера и Сталина близнецами. То же самое можно сказать и об их партиях, которые, придя к власти, превратились просто в государственные структуры, вернее, в государственно-партийные мафии и нуждались поэтому не в политических лидерах, а в «крестных отцах». Сам факт наличия одной-единственной политической партии на всю страну — абсурд!

- Повторяешься, Фридрих! - оборвал своего гида Ельцин. - Дай Гитлерюге слово сказать!

- Я действительно не раз заявлял, что национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм — с небольшими поправками. Ленин и Троцкий преподали мне уроки, как обманывать и вести за собой массы. «Я многому научился у марксистов, и я признаю это без колебаний. Я учился их методам».

- Да мне не это интересно! Зачем ты полез на Советский Союз несмотря на угрозу войны на два фронта?!

- Боялся, что СССР нападет первым! «Моим кошмаром был страх, что Сталин может перехватить у меня инициативу... Война с Россией стала неизбежной... Ужасом этой войны было то, что для Германии она началась и слишком рано, и слишком поздно...

Упреждающий удар по России был нашим единственным шансом разбить ее... Время работало против нас... На протяжении последних недель (май-июнь 1941года) меня не отпускал страх, что Сталин опередит меня».

Тем не менее я не делал ставку на полное уничтожение твоей страны.

В середине июля 1942 года, когда вермахт находился на вершине своих успехов, я надеялся, что Сталин пойдет на примирение со мною, уступив Германии всю европейскую часть СССР. И я готов был великодушно оставить во владении партнера по пакту 1939 года азиатскую часть Советского Союза.

Альберт Шпеер:

- Фюрер «говорил, ... что правильней всего было бы после победы над Россией доверить, разумеется под германским верховенством, управление страной Сталину, так как он лучше кого бы то ни было знает, как надо обращаться с русскими. Вообще, он, пожалуй, видел в Сталине своего коллегу».

- Ни «бездарному, спившемуся демагогу» Черчиллю, ни «сифилитическому паралитику и, следовательно, невменяемому» Рузвельту я бы роль своего наместника в побежденной стране не доверил».

Я часто поминал Сталина. В июле 1942 года я хвалил его за «чистку», которую тот провел в Генеральном штабе Красной армии, и в расстреле Тухачевского и других генералов видел проявление сталинского ума и проницательности. В июле 1944 года, на второй день после взрыва бомбы, произведенного полковником нашего Генштаба Клаусом фон Штауфенбергом, я жалел, что не последовал вовремя его «мудрому примеру» - не избавился заранее от военных, вызывавших подозрения. При расправе с руководителем штурмовых отрядов СА Эрнстом Ремом летом 1934 года я приказал уничтожить, по официальным данным, 77 человек, реально – вдвое больше. А генералиссимус расстрелял несколько сот тысяч старых большевиков и троцкистов. К сожалению, своих соратников я, в отличие от него, в концлагерь не бросал, полководцев за выдуманные измены не казнил! А ведь надо было!